– По-моему, ты сгущаешь краски, мама, – сказал Василий. – Много ли ты общалась с Иоанном? Мы провели с ним гораздо больше времени, но я что-то не вынес такого впечатления от него, как ты.
– Мама – женщина, а Иоанн женщин недолюбливал, – улыбнулся Константин. – Думаю, всё дело в этом!
– Может, ты и прав, – сказала Феодосия. – Но всё равно за государя надо молиться, чтобы Господь вразумил его!
– А за Иоанна не надо? – усмехнулся Василий.
– Надо, но… – Феодосия помолчала и сказала совсем тихо: – Мне почему-то не верится, что он может изменить свои взгляды…
– Ну, это не наше дело! – решительно сказал Константин. – Наше дело молиться, а остальное пусть будет, как рассудит Бог!
Письмо старого друга вызвало у Феофила целый вихрь разнообразных мыслей – об иконопочитании и иконоборчестве, о церковной политике, о чудесах и исцелениях, наконец, о том даре «Афродиты небесной», который не содействовал его счастью, а напротив, почти отнял и самую надежду на него… «Был бы я таким любителем опытов, как Иоанн, – подумалось вдруг императору, – я бы показал это письмо Феодоре и посмотрел, какое впечатление оно произвело бы на нее… Но я этого делать не буду, – он усмехнулся. – Убеждения!.. Какие, например, убеждения у Феодоры? Ей хочется любви… вот и все ее убеждения!»
После первой вспышки раздражения на утешительные речи жены, Феофил извинился перед ней и по-прежнему старался вести себя, как любящий муж, но всё же ему слишком часто вспоминались те логические рассуждения, которые он развивал перед Феодорой ранним утром в спальне в ответ на вопрос, любит ли он ее. Всё-таки главное было в том, что должна быть дружба, без дружбы нет истинной любви… А дружба с ней… Нет, он не мог дружить с ней по-настоящему! Он мог только быть помягче… поснисходительнее… общительнее… «Но это не любовь, а аскетическое упражнение под названием “хороший муж”! – думал он. – Разве это честно по отношению к ней? Сейчас она еще не привыкла к тому, что я стал относиться к ней иначе… А потом привыкнет и захочет большего – а большего я дать не смогу! Не лучше ли было и не начинать?..»
Когда они с Иоанном в очередной раз сошлись побеседовать в «школьной», Грамматик заметил, что император мрачен. После нескольких взглядов, брошенных на него игуменом, Феофил сказал чуть насмешливо:
– Да, отче, некоторые сложности в жизни. Я ведь человек семейный, а за семейными людьми сложности ходят по пятам… Это вам, анахоретам, хорошо! А глядя на тебя, – продолжал он с легким сарказмом, – вообще можно решить, что монахи – самые свободные люди на свете, только не в отношении свободы от страстей и житейских попечений, а в отношении свободы делать, что хочешь, ничего не опасаясь.
– Возможно, – усмехнулся Иоанн. – Но я неподходящий пример для суждения о монахах. Чтобы иметь, так сказать, большие права в жизни, надо прежде потратить много сил и иной раз дорого заплатить. Далеко не все люди хотят прилагать много усилий и платить дорого, что же удивительного, что они всю жизнь так или иначе находятся в рабстве.
– Вероятно, ты прав, – сказал император, помолчав. – Но есть еще такая вещь как положение в обществе. Человек, вольно или невольно оказавшийся на определенной ступени лестницы, уже далеко не всегда может себе позволить свободно действовать. В юности я мечтал о «философской» жизни: науки, единомудренные друзья, книги, прогулки верхом, беседы… Что может быть лучше! Но случилось так, что мне пришлось стать императором. По своей воле я никогда не пошел бы под иго этого «блестящего рабства»!
Феофил протянул руку, снял с полки обломок горного хрусталя и стал рассматривать, поворачивая в лучах солнца, лившихся из высокого окна.
– Семейная жизнь тоже мне представлялась далеко не такой, какой она оказалась в действительности… Должно быть, я просто неверно думал о ней, а на самом деле она другой и не бывает… Но вот какая странность! – продолжал он после небольшого молчания. – Вроде бы заповеди одни для всех, в частности, первая и наибольшая. И если ты стремишься действительно возлюбить Бога всей душой и сердцем, то вряд ли станешь расточать себя направо и налево ради праздного общения с людьми. Но считается, что, например, монах не обязан поддерживать дружеские связи… Точнее, не обязан непременно уделять то или иное время людям, с которыми ему, может, и общаться-то не о чем… и скучно. А у семейного совсем не то. Хотя бы ты и любил своих родных по заповеди, и всяческие благодеяния им оказывал, но только не поболтай с ними о всяких пустяках, – море обид, сыплются попреки, иной раз самые нелепые… Вот, например… весьма странен упрек женщины в том, что ты не хочешь с ней дружить!
– Этот упрек прозвучал бы так же странно и из уст мужчины. Дружба по заказу вряд ли возможна.
– Вот именно. Дружба по заказу точно так же невозможна, как и любовь по заказу. Но с женщиной, – продолжал император с усмешкой, – нельзя дружить. С женщиной можно только спать.
– Чаще всего, но не всегда.
– Когда-то ты, кажется, считал по-другому.
– Да, но я ошибался.
Феофил взглянул на синкелла и отвернулся к окну, продолжая поворачивать в руках кусок хрусталя. Наконец, он положил его обратно на полку и усмехнулся.
– А я вот, напротив, раньше думал, как ты сейчас, а теперь начинаю склоняться к противоположному мнению.
– Я бы уточнил, государь: тебе хочется склониться к противоположному мнению.
Император не ответил. «А ведь дай им пожить друг с другом, – думал Иоанн, глядя на него, – так еще неизвестно, как бы они ужились – два таких характера…»
А Феофил смотрел в окно и думал: «Мне никогда и в голову бы не пришло, что мать сумеет понять Иоанна настолько, чтобы он счел ее своим другом! И однако же!.. Опять загадка, как почти всё у него!.. Впрочем, похоже, это для него самого было неожиданностью… “Любовь тоже может быть опытом”… Понятно, почему он не захотел сдерживаться! Кто бы захотел на его месте? И кто бы смог?.. Может, какой-нибудь подвижник… Но уж точно не я! Интересно, если задать ему прямой вопрос, что мне делать, – что он ответит? Что можно пойти на маневр?.. Идея, в общем, не глупа! Может, окажется так же, как с друзьями: когда-то дружили, а время прошло, вроде и незачем, и оснований нет… Я всё еще люблю ту девушку, но с чего я взял, что она осталась такой же до сих пор?.. А если получится наоборот, и я еще больше уверюсь, что она – моя “половина”?..»
– В жизни слишком много сложностей, – сказал Феофил. – Я устал.
– Что ж, августейший, – ответил игумен, – есть вещи несложные, но достаточно захватывающие, можно в виде отдыха заняться ими.
– Например?
– Например, спать с женщиной. Если дружить сложно.
– Язва! – рассмеялся император. – Но ты дал дельный совет. Я сегодня же ему последую.
Прошли осень и зима, и Феофил решил отомстить агарянам за летнее поражение. Совершив быстрый бросок до Каппадокии, ромейское войско разделилось: меньшая часть отправилась к Харсиану, а остальные во главе с василевсом перешли через Тавр. Появление ромеев у Тарса стало для агарян полной неожиданностью. Наличные войска не смогли создать должной обороны и были разбиты, ромеи взяли Тарс, а затем Массису, избив около двух тысяч арабов – почти всё городское население, – а оставшихся увели в плен. У Харсиана дела тоже пошли очень удачно: соединившись с местным стратигом и войсками, часть императорской армии напала на агарян, и ромеи не только разбили противника, отвоевав крепость, но и захватили множество пленных. Отправленные в столицу гонцы сообщили о победе, и в Городе стали готовиться к торжественной встрече василевса.
