В тот же день она отправилась навестить Сардского архиепископа. Он был рад ее посещению, расспросил о жизни в обители, о сестрах, сказал, что у него всё по-старому, только всё сильней ощущается старость и немощь…
– Владыка, – сказала игуменья, – одна из моих сестер слышала, будто ты предсказываешь скорую смерть государя. Это правда?
Архиепископ взглянул на нее и ответил, понижая голос:
– Нет, мать, какой из меня пророк! Но такое пророчество действительно существует. Мне сообщил об этом владыка Иосиф, а к нему эта весть пришла из Вифинии. Так говорят на Олимпе.
– Значит, слухи! – сказала Кассия. – А уже так широко разошлись… Кажется, отец Иоанникий часто предсказывает людям близкую кончину… Не от него ли это идет?
– Не знаю, мать. Может быть, и от него… – Евфимий внимательно посмотрел на игуменью. – Тебя, я вижу, такое прорицание не радует?
Она чуть заметно вздрогнула и тихо ответила:
– Нет, владыка. По-моему, печально было бы, если бы нас радовали известия о чьей-то близкой смерти! Хотя, когда убили императора Льва, многие радовались… Но тогда была радость, скорее, не его смерти, а о том, что наконец-то окончились гонения…
Она умолкла, вспомнив, как еще при жизни убитого василевса написала поносительную эпиграмму против армян. Всё же тогда ей очень хотелось, чтобы Лев поскорей умер… Да и ей ли одной этого хотелось?.. А сейчас она возмущается, что кто-то ждет смерти Феофила! Почему? Потому что он «такой хороший, только еретик»? Но другие могут думать и иначе… А в ней просто говорит страсть… Но разве хорошо желать кому-то смерти?.. Нет, и то, что она тогда думала про императора Льва, было нехорошо…
– Впрочем, смерти его тоже радовались, конечно… Да я и сама… Но теперь я думаю, что это неправильно.
– Строго говоря, да, – кивнул архиепископ. – Но люди немощны… Многих нынешнее пророчество весьма порадовало, как мне известно. Если оно и ложно, то всё равно послужит для утешения народа. Ведь люди ропщут оттого, что конца ереси по-прежнему не видно… К тому же, весьма вероятно, что слухи дойдут и до дворца. Как знать, не заставят ли они государя задуматься и, быть может, одуматься? В общем-то, именно из последних соображений я отчасти посодействовал распространению этой вести… Хотя лично я не очень верю в то, что государь одумается.
– Понятно, – проговорила Кассия, немного помолчала и подняла глаза на архиепископа. – Но ты, владыка, хотел бы, чтобы государь поскорей умер?
– Я хотел бы, чтобы кончилась еретическая зима. И, если угодно, – голос архиепископа стал чуть жестче, – коль скоро это невозможно иначе, чем через смерть государя, то в этом смысле да, хотел бы. Хорошо, если возможно улучить оба блага – и обращение государя, и восстановление православия. Но если это невозможно, то следует предпочитать благо многих благу одного.
– А я всё-таки хотела бы, чтобы государь покаялся, – сказала игуменья совсем тихо.
«Как хорошо, что на той исповеди я не рассказала ему про смотрины! – подумала она. – Иначе бы он всё сейчас понял определенным образом! Но может быть, это и есть самое правильное понимание, а я просто обманываю себя?..» Ей стало горько и захотелось поскорей уйти. Когда она услышала от владыки Евфимия, что он узнал о пророчестве от Солунского архиепископа, ей пришла мысль зайти и к Иосифу, поговорить и с ним, но теперь это желание пропало. Что второй архиепископ скажет ей? Скорее всего, примерно то же, что и первый… Нельзя сказать, что они не правы, со своей точки зрения. И невозможно рассказать им, почему ей так сильно хочется совершенно другого. В конце концов, не убеждать же их молиться об обращении государя!
«Вот странная вещь! – думала Кассия. – Получается, пламеннее всего можно молиться, если сильно любишь. Но если еще не достиг совершенства, то к такой любви всегда примешивается пристрастие. Лествичник учит, что если есть пристрастие, то молиться надо осторожно или вообще не молиться, предоставив всё воле Божией… Что же, православные не будут молиться потому, что им хочется поскорей избавиться от еретика… А кто будет молиться? Те, кто с ним, кого он облагодетельствовал… и кто причастен одной с ним ереси? Услышит ли их Бог? Если и услышит, то послушает ли так, как православных?.. Какой-то заколдованный круг!.. И всё равно… всё равно я не смогу не молиться за него!»
– Боюсь, что это невозможно, – ответил между тем архиепископ после небольшого молчания.
– Почему?
– Потому что этот треклятый Ианний закрыл государю все входы и исходы! – в сердцах сказал Евфимий, всё еще бывший под впечатлением от недавнего разговора с тещей императора, которая рассказала ему об отношениях василевса и синкелла, горько вздыхая и сетуя, что Феофил гораздо больше и охотнее общается с игуменом, чем с женой или другими родственниками. – Он там главный советник, друг, наставник!
«И не удивительно! Знал бы он, как я мило беседовала с этим “треклятым Ианнием” прошлой весной… и еще не прочь побеседовать, если уж совсем честно признаться!» – подумала Кассия и спросила с легкой иронией:
– Даже если и так, не сильнее же он Господа Бога?
– Нет, конечно. Но видишь ли, мать, исходя из существующего положения дел вероятнее всего, что государь не покается…
– И значит, «исходя из существующего положения дел», нужно желать ему скорейшей смерти?
– Нет, но надо быть снисходительнее к тем, кто, по немощи душевной, ее желает.
Кассия помолчала и тихо качнула головой:
– Государь не умрет.
…Льву сказали, что император ждет его в библиотеке. Феофил сидел за столом в нише под сводчатым окном и внимательно изучал какую-то рукопись. Когда Лев поклонился и они поздоровались, император сказал:
– Взгляни! – он указал на кодекс. – Как ты ее находишь?
Лев внимательно осмотрел рукопись. Небольшая, в четверть листа, она занимала несколько тетрадей. Желтоватый пергамент не самой лучшей выделки был исписан ровным крупным почерком, однако писец, как заметил Лев, перевернув с десяток страниц, грамотностью не блистал. Заголовки, написанные киноварью, слегка выцвели.
– Думаю, государь, она довольно древняя. И вряд ли это было писано при дворе или в каком-нибудь знаменитом скриптории.
– Почему?
– Ошибок много.
– Да, я тоже подумал об этом. Судя по некоторым пометкам, ей уже около двухсот лет. Любопытнейший пергамент!
– Но ведь это не хроника? – Лев продолжал перелистывать книгу. – Похоже на городские предания…
– Так и есть, Лев! Рассказы о Тарсе, и притом весьма интересные… Иногда я думаю: много ли из того, что написано раньше и пишется сейчас, дойдет до потомков? Мне принесли эту рукопись, когда я был в Каппадокии, в Колонии в одном храме священник нашел в ризнице. Кажется, ее уже давно пытались читать только мыши… А проживет ли она еще лет двести, как ты думаешь?
– Трудно сказать, государь. Дольше всего живут те книги, которые часто переписывают. Собственно, жизнь книги зависти от того, насколько современники почитают ее ценной. Сочтут важной – перепишут, а не сочтут – так и затеряется в веках… Некоторые древние сочинения потому и не дошли до нас. А может быть, многие.
