– Кассия!
Она вздрогнула и подняла на него взор. Тот, чей образ она так долго и тщетно изгоняла из сердца, стоял перед ней, и она не могла противиться желанию взглянуть в его глаза… Не могла или не хотела? Она не в состоянии была сейчас разбираться в этом. Во взгляде императора, в единственном слове, произнесенном им, в том, как он его произнес, был ответ на вопрос, зачем Феофил явился сюда, – и этот ответ отнял у Кассии последние силы к борьбе. Если б ей кто-нибудь рассказал об этом еще час назад, она бы не поверила, но теперь она ясно видела: ни годы, ни брак с красавицей Феодорой не угасили первой любви василевса. И если он здесь, то… Огонь и сено… сгорит всё!.. Оставалось надеяться только на чудо… или на здравый смысл и совесть Феофила… Но может ли возобладать здравый смысл теперь, когда страсть, жившая под спудом все эти годы, вырвалась на волю, когда он так смотрит на нее?..
Надо было возмутиться, сказать ему что-то холодное, отрезвить… но она не могла. Его взгляд завораживал ее, распаляя в ней ответный пламень, и она с ужасом понимала, что этот огонь не угасить… Она даже была не в силах не смотреть на Феофила! И он ясно прочел в ее глазах ту страсть, которую впервые увидел в них, стоя перед ней с золотым яблоком в руках. Синие закладки не солгали: всё это время она боролась – и не поборола.
Она смотрела на него. Перед ней стоял уже не юноша, встреча с которым перевернула ее жизнь двенадцать лет назад, а мужчина: в нем чувствовалась сила и уверенность в себе – плоды жизненного опыта. И во взгляде императора была та страстность, что приходит от опыта: он знал то, чего она не познала, – и это влекло к нему еще сильнее…
Он шагнул к ней. Она отступила вплотную к столу и сказала, прервав, наконец, это красноречивое молчание, словно наполнившее келью жаром преступной страсти:
– Государь, ведь мы друг друга поняли, не так ли?
– Да, Кассия, – сказал он, делая еще шаг вперед. – И хорошо, кажется, поняли.
– Государь… я думаю… мы так же хорошо понимаем, что это не может иметь никакого продолжения… Тем более теперь.
– Почему же?
Если б он не смотрел так! Но… ведь она и сама смотрит на него так же… Она перевела дух и проговорила, стараясь унять дрожь в голосе:
– Суди сам, какие могут быть последствия. Уступить страсти один раз… или два, три? А потом? Ведь это не продлится долго, такое не скрыть… А дальше… одно раскаяние!.. Тебя ждут ссоры в семье, придворные сплетни… А меня – отлучение, позор, пересуды… Не говоря о Божием суде, от которого никому не уйти!.. И всё это ради краткого животного наслаждения! Неужели, по-твоему, оно того стоит?
Она с трудом подбирала слова, низводя страсть до того уровня, где ей и подобало находиться: только греховная похоть и ее последствия, никакой «поэзии»…
– Кассия, – в голосе императора зазвучала насмешливая горечь, – веришь ли ты сама в то, что говоришь? Думаешь, я здесь только из вожделения твоей красоты? У меня ведь есть вполне законный способ получать… животное наслаждение! Нет, я пришел кое-что узнать у тебя, Кассия. Ты права: сейчас между нами пропасть… Но ты сама создала ее, своими руками – зачем?! Ответь мне! Я двенадцать лет не могу найти ответа на этот вопрос – видишь, я долготерпелив!.. Но теперь я не уйду, не получив ответа! Когда ты стояла передо мной в Золотом триклине, ты была свободна, не была монахиней… И ты любила меня, Кассия, ведь я видел! Тогда мы поняли друг друга так же хорошо, как сейчас! Так зачем ты растоптала эту любовь – и свою, и мою?! Почему ты сказала «нет»?
Остатки ее намерений быть сухой и жесткой улетучивались с каждым его словом. Он хочет узнать… Видно, потому и возвратился…
– Феофил… – назвав его по имени, она сама испугалась этого и ощутила, как падает куда-то и не может или не хочет остановиться, – ты многого не знаешь… Но теперь… да, я расскажу… С юности я хотела посвятить себя Богу. Мой духовный наставник утвердил меня на этом пути. Я решила жить в девстве и совсем не думала о мужчинах, – она опустила глаза и продолжала, глядя в пол. – Отец погиб на войне, когда я еще была мала, а мать не противилась моему намерению. Придворная жизнь никогда не влекла меня. Мой отец был кандидатом, но для него ничего не было милее своего дома и семьи… У меня есть дядя, вот он всегда чувствовал себя при дворе, как рыба в воде… А я… глядя на него, я прониклась отвращением к такой жизни!.. У дяди были определенные правила, он всегда обо всем знал, «как надо», он хотел, чтобы и у нас с мамой всё было так же… чтобы мы жили, «как положено»… Он всегда корил маму, что у нас то или другое «не как у людей»… Я терпеть не могла эту надутую спесь, глупость, нелюбовь к наукам, страсть к деньгам и чинам! Дядя всегда был против того, что я много читаю и учусь… Он считал, что дело женщины – семья и дети, хозяйство… Он ругал маму, что она воспитывала меня так… «свободно»! Он хотел использовать меня для своих целей, стремился к новым чинам, к новым доходам, к почестям… Это он устроил так, что я попала на выбор невесты для тебя. Мечтал… породниться с императором!.. Я сама не хотела этого! Я еще в двенадцать лет решила, что стану монахиней…
Кассия остановилась, по-прежнему не глядя на Феофила. А он смотрел на нее, не отрываясь. Так вот как она жила… и вот почему они встретились в Золотом триклине! Благодаря этому протоспафарию Георгию… на свою беду! Беду?..
– Ко мне сватались разные молодые люди, – продолжала она, – но я была равнодушна к ним… У меня был очень хороший учитель, очень умный и благочестивый, молодой, но и к нему я не испытывала ничего, кроме дружеских чувств. Я думала, что так будет всегда, что любовные страсти пройдут мимо меня… Должно быть, за самоуверенность меня и постигло искушение…
Кассия совсем опустила голову и подумала, что рассказывает то, о чем давно хотела с кем-нибудь поговорить, – и кому рассказывает! Ему!.. Но, может быть, именно это и нужно?.. Она чуть помолчала и продолжала:
– Я попала на эти смотрины… Когда меня избрали для участия в них, я смутилась… я боялась! Я знала, что красива и что меня могут выбрать… Я хотела отказаться и не идти во дворец, но мама опасалась императорского гнева. Она уговорила меня не отказываться, а молиться Богу, чтобы свершилось то, что Ему угодно… Говорила, что если Богу угодно, чтобы я стала монахиней, Он не допустит этого брака. И я сама подумала, что это будет такой… проверкой призвания… Наверное, это был грех! Я… решила искусить Бога… и впала в искушение… Может быть, это еще потому, что я не была тверда. Во дворце я увлеклась разными помыслами… Мне понравилось там… понравилась государыня, твоя мать, понравился Иоанн… Он очень проницателен… Он сказал мне, что я испытываю судьбу, что это грозит непосильным искушением… и он был прав!.. Но я всё равно больше всего хотела монашества! Я молилась Богу, чтобы Он пронес земное царство мимо меня. И Он услышал мою молитву: ты решил спросить меня, согласна ли я… И я… подтвердила свой выбор. И всё было бы хорошо, если бы… – она замолкла и прижала руку к груди, словно пытаясь унять колотившееся сердце.
– Если бы?
Он знал ответ, но хотел услышать от нее самой. Краска совсем залила ее лицо, и Кассия ответила еле слышно:
