Когда Евфимия, смущенная и дрожащая, одетая в голубую шелковую тунику и мафорий, постучалась в дверь императорского покоя, спиной ощущая взгляды дежурных кувикулариев и мучительно заливаясь краской, открыл сам Феофил. Он даже вздрогнул, увидев ее, – настолько она в своем голубом одеянии казалась похожей на Кассию в ту первую встречу в Книжном портике. Пока император ждал кувикуларию, его охватывало то вожделение, то почти отвращение перед тем, что он собирался сделать, и в иные моменты казалось, что, когда девушка придет, он просто отошлет ее обратно и на этом всё закончится; но, увидев Евфимию, он понял, что не отпустит ее.
– А, пришла? – сказал он отрывисто. – Входи, – она вошла, и он затворил дверь. – Ступай за мной.
В спальне, где было только высокое ложе под пурпурным пологом, небольшой позолоченный стол с лежавшими на нем книгами, два низких мягких стульчика и зеркало у стены, он повернулся к девушке, окинул ее пристальным взглядом и усмехнулся:
– Не надо меня бояться, я не страшный.
Евфимия вспыхнула, несмело подняла взор, но тут же снова устремила его в пол.
– Что сказал тебе господин препозит?
Она покраснела еще больше и ответила еле слышно:
– Он сказал, чтобы я пришла сюда вечером, после смены стражи… что такова воля государя…
– И больше ничего?
– Нет… То есть… Он еще добавил, что… императору… не отказывают…
«Простые мысли и читать нетрудно! – подумал Феофил, чуть вздрогнув. – Ну, что ж…»
– И ты с этим согласна, Евфимия? – спросил он, сбрасывая длинный пурпурный плащ.
Кувикулария побледнела, подняла глаза и увидела, что император одет только в одну тонкую полупрозрачную нижнюю тунику без рукавов, длиной чуть выше колен, простую, не украшенную никаким шитьем или узором. Краска снова бросилась в лицо Евфимии, она прижала руки к груди, губы ее приоткрылись, но что-либо произнести она, видимо, была не в силах. Вдруг ноги ее подкосились, и она упала на колени. Феофил смотрел на нее всё так же пристально.
– И чего ты у меня просишь, госпожа Евфимия? – спросил он чуть насмешливо. – Чтобы я отпустил тебя или наоборот? Скажи-ка! Обещаю, что исполню твою просьбу!
По щекам девушки потекли слезы. «А я жесток!» – подумал Феофил.
– Встань! – сказал он.
Евфимия поднялась медленно, словно во сне.
– Подойди, – приказал император.
Она подошла, глядя в пол, и было видно, что ноги не слушаются ее. Феофил взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза долгим взглядом, а потом медленно нарисовал кончиками пальцев волнистую линию на ее щеке, а затем от уха вниз по шее, провел рукой по плечу, прикоснулся к груди, ощущая, как дрожь волнами проходит по телу девушки, и отступил на шаг.
– Так как, госпожа Евфимия, отпустить тебя или нет? Если ты ответишь «да», можешь немедленно уходить тем же путем, каким пришла.
Они продолжали смотреть в глаза друг другу. Евфимия побледнела, опять покраснела и, помолчав несколько мгновений, чуть слышно шепнула:
– Нет.
Феофил усмехнулся, опять шагнул к ней, неторопливо снял с нее мафорий и кинул на стол, поверх книг.
– Ты девушка?
– Да, государь.
– Что ж, тем лучше, – сказал он будто про себя и положил руки ей на плечи.
Не в силах больше выносить его взгляд, она закрыла глаза и в следующий миг ощутила губы императора на своих губах.
Утром, когда Евфимия выскользнула из спальни, Феофил почувствовал отвращение к самому себе. И тут ему пришла в голову мысль, что он поступил бесчестно по отношению к Кассии. Он, будучи не в силах удержать собственную похоть, утолил ее с этой девицей… К тому же у него есть жена, всегда к его услугам… А Кассия? Какое утешение, какое облегчение она может иметь в одиночестве своей кельи?.. Он распалил ее, искусил, соблазнил – и оставил одну пожинать плоды падения… Она осталась там с тем же пламенем страсти, что горит и в нем, – а ведь выхода у нее нет!.. Он вспомнил жар в ее глазах и умоляющий шепот: «Не надо!»…
Феофил встал с постели, надел хитон и заходил от одной стены к другой. Но кто бы на его месте удержался? Нет, никто, никто, это невозможно!.. Ему вновь представилась Кассия в его объятиях, совлекшаяся черных одеяний… Он провел рукой по лбу. Да… что же потом? Ее отлучили бы от причастия, ведь она призналась бы в своем падении… Феофил плохо помнил каноны, связанные с монашескими грехами, но знал, что сроки отлучения там были порядочными. Игуменства она лишилась бы, в монастыре началась бы смута… Пожалуй, его бы тогда легко было закрыть – мечта патриарха! «Поражу пастыря, и рассеются овцы…» А вот ему – что бы было ему?.. Собственно, вот даже сейчас – он совершил прелюбодеяние… А ведь ему ничего не будет за это. Патриарх, конечно, на всё закроет глаза… Патриарх!.. А что сказал бы Иоанн?
Император остановился перед кроватью, где пурпурные простыни впервые за много ночей были совершенно смяты и влажны от пота. Нет, вопрос надо ставить иначе: что скажет Иоанн? В этот миг Феофил ясно понял: исповедь неизбежна и необходима, и открыться он не сможет никому, кроме синкелла. И на вопрос, что скажет игумен, император не знал даже примерного ответа.
А что сказала бы Кассия, если б узнала? Эта мысль поразила Феофила. Он говорил ей, что любит ее одну – и что?.. Он вдруг ощутил себя изменником. Да, он изменил Кассии, не захотел наравне с ней нести последствия того, что сделал, распалив себя и ее… Узнай она, так подумала бы, верно, что хорошо сделала, не уступив его страсти – ни тогда, в Золотом триклине, ни теперь, в своей келье…
Прелюбодей, развратник, «конь женонеистовый»!..
Но она! Она!.. Он снова видел перед собой синие глаза, полыхавшие жаром страсти, бессильно опустившиеся ресницы… Как мог он тогда не поцеловать ее?! Она же сама хотела!..
Что за казнь!.. Феофил тряхнул головой, пытаясь прогнать из мыслей образ Кассии. И тут он вспомнил о Феодоре. Вот третья жертва Киприды! Что делать с ней? Как она страдала, должно быть, всё это время!.. А он уже не сможет дать ей и того, что давал раньше… Всё кончено!.. Какая-то безысходность… Где выход? Куда бежать от этой бури страстей? Монахи спасались от женщин в пустынях и горах… А ему что делать? Уйти во внутреннюю клеть, как учат отцы-аскеты? И что он там найдет, в этой своей клети? Ничего, кроме нее! А нужно, чтобы ее там не было… Но такая аскетика ему не по силам! Феофил прижался лбом к холодному золоту тонкой витой колонны, поддерживавшей полог над ложем, и ему опять вспомнились слова Константина: «Придет время – и на стенку полезешь!» Да, это время пришло…
Выйдя из покоев василевса, Евфимия прислонилась к стене в проходе между столовой и Золотым триклином и попыталась хоть немного придти в себя и собраться с мыслями. Она только что впала в блуд. Лишилась девственности. Отдалась императору, причем совершенно добровольно. Нет нужды, что он выглядел так соблазнительно, а его взгляд и несколько прикосновений каким-то совсем непонятным образом точно свели ее с ума, – всё равно последнее слово он оставил за ней, и она сказала это слово сама, без всякого принуждения… А теперь надо идти прислуживать его жене. Как ни в чем не бывало. Да разве это возможно?! О, Господи!.. Что же делать?.. «Будь мягкой, послушной, услужливой, никогда не пытайся плыть против волн», – так учила ее мать, напутствуя перед отправкой во дворец. И вот, она не пыталась! О, она совсем не пыталась… Она отдалась этой волне страсти, исходившей от василевса, с головой… Всё прошло почти безболезненно – император был с ней очень нежен и осторожен… Господи, она и не подозревала, что такое бывает между мужчиной и женщиной!.. Но что теперь?!..
