– Знаю, что был! – императрица говорила отрывисто, стараясь не выдать неприязни, хотя у нее плохо получалось. – Что он здесь делал?
– Государыня, – Кассия взглянула на нее, – до того, о чем ты думаешь, не дошло… И больше уже ничего не будет. Вот всё, что я могу сказать.
– До того, о чем я думаю? Откуда ты знаешь, о чем я думаю?.. И что тут у вас было? Зачем он приходил?
– Он приходил… чтобы узнать… почему я отказалась от брака с ним, – с трудом произнесла Кассия.
– О-о, – протянула Феодора и вдруг умолкла; до нее не сразу дошел смысл сказанного. – Отказалась?! То есть…
– Да, отказалась.
Феодора чувствовала себя так, будто перед ней ударила молния. Она внезапно поняла всё, что произошло на смотринах – смысл вопроса Феофила и ответа Кассии… Отказалась!.. А он хотел узнать, почему… И правда – почему?
– Это интересно, – наконец, проговорила императрица как можно небрежнее, хотя Кассия видела, что она глубоко поражена. – И почему же?
– Я еще в ранней юности решила стать монахиней.
– О! – воскликнула августа. – Как просто! И как благочестиво!.. Оплевать императора, отвергнуть пурпур, отказаться от мира! Да ты прямо святая, мать! – она наблюдала, как Кассия всё больше бледнеет. – И что же? Ты сказала ему это, и он, уцеломудрившись, покинул твою келью?
Кассия молчала. Рассказать императрице хоть о чем-то из происшедшего между ней и Феофилом в тот злосчастный день было невозможно. «Что за мучение!» – подумала игуменья.
– Молчишь? – спросила Феодора. – А перстень где?
Она невольно посмотрела на руки Кассии, словно ожидала увидеть на ее пальце подарок Феофила. Игуменья вздрогнула и убрала руки под мантию.
– Государь, как я поняла, пожертвовал его на нужды обители. Но мы продали его в пользу нищих, чтобы…
Она не договорила.
– Чтобы что? Скрыть следы преступления?
Щеки игуменьи покрылись румянцем, но она продолжала молчать. Слова императрицы были как удары бича – и она не могла отрицать их справедливость: да, она была преступницей… И не важно, что до того не дошло…
– Если ты, – Феодора злобно глядела на Кассию, – собиралась стать монахиней, то зачем ты вообще явилась на те смотрины? О, если бы не ты!.. Зачем ты всё испортила?!
– Августейшая, – тихо ответила игуменья, – когда императорские посланцы собирали девушек, их намерениями никто не интересовался, ведь ты и сама это, наверное, знаешь… Я никогда по своей воле не пошла бы на это! Но тут многое подстроил мой дядя. Он служит при дворе и мечтал… породниться с императором…
– Всё равно! Ты должна была отказаться раньше и не являться на смотрины!
– Да, ты права, государыня. Я действительно должна была сделать именно так. Это моя мать убедила меня не отказываться, она боялась императорского гнева… Но я сделала, что могла… чтобы государь не выбрал меня.
– Когда всё равно всё было уже испорчено!.. Вот из-за таких… добродетельных… и происходят тучи неприятностей!
– Ты ошибаешься, я совсем не добродетельна, – ответ Кассии прозвучал устало и зло.
Черные и синие глаза встретились в немом поединке.
– Ты его… – еле выговорила Феодора и не смогла продолжить.
– Да! – Кассия не могла больше сдерживаться. – Я не бесстрастна, государыня. Я тогда отказала ему, но если ты думаешь, что мне было легко это сделать, ты ошибаешься. К сожалению, это не так… И не так легко всё забывается… Но оставим это! – ее голос задрожал. – Я только одно могу сказать: он больше никогда не придет сюда.
Она передернула плечами, словно внезапно озябла. Императрица видела, как то загорались, то гасли на щеках игуменьи пятна румянца. Да, несомненно, под черной мантией жила та же страсть, что и под пурпурной. «Боже! – пронеслось в голове у Феодоры. – Значит, она тоже его любит… полюбила тогда, как и я… И она отказалась от него! Но если это так… и если они встретились здесь, в этой келье… Могли ли они удержаться… от чего бы то ни было?» Ревность поворачивалась в ее сердце острым ножом. Как могли бы они устоять?..
– Тогда зачем ты лжешь? – спросила она тихо. – Если это так… разве могли вы удержаться?
Кассия вздрогнула и так побледнела, что августе на миг показалось – игуменья сейчас лишится чувств. Этот вопрос игуменья постоянно задавала сама себе: «Можно ли было удержаться?» Вся ее внутренность вопила: нет! это было выше сил человеческих! – Но неумолимая совесть твердила другое: раз этого требовала заповедь, значит, это было в твоих силах…
– Всё-таки ты с ним… – Феодора уже опять не верила, что того не было. – Ты ему… отдалась? – наконец, выговорила она и сама испугалась своих слов и того, что она может услышать в ответ.
– Нет! – Кассия встала и отвернулась к окну.
Щеки ее горели. «Боже! Какой стыд! Но поделом мне! Видно, надо еще и этот позор вынести…»
Феодоре было стыдно самой, и она несколько мгновений молча созерцала спину игуменьи. «Нет, всё-таки она не лжет… но…»
– Но что-то всё же было?
«Господи! я сейчас упаду…» – подумала Кассия и оперлась рукой об стол. Почему эта женщина хочет знать то, что ее не касается?! Он ее муж… Муж волею случая… Нелепость! Хотя… если зачем-то была нужна встреча Феофила с Кассией, значит, для чего-то нужен был и его брак с Феодорой?.. Как всё странно… Как больно! Невыносимо! Как вырвать всё это из себя, чтобы ничего не чувствовать, ни о чем не жалеть, ничего не хотеть?..
– Молчишь? – Феодора хотела сказать это суровым тоном, но вместо этого в ее голосе зазвучали жалобные нотки.
Кассия не ответила. Феодора встала и подошла к ней. И увидела, что она плачет.
Это было уже слишком для обеих. Императрица упала на стул и разрыдалась сама. Игуменья посмотрела на нее и закусила губу. Конечно, она была виновата перед Феодорой, но в сердце у нее в этот миг не было никакой жалости. Она внезапно ощутила приступ жестокой ревности, какой до сих пор никогда не знала: слова августы воскресили в ней все чувства выплеснувшиеся наружу, когда император оказался в этой келье, и она думала о том, что перед ней сидела женщина, пусть и не любимая Феофилом, но с которой он… Кассия отвернулась.
Теперь в келье не было ни игуменьи, ни императрицы – были только две женщины, одержимые страстью, снедаемые ревностью… Кассия чувствовала, что еще немного, и она наговорит Феодоре каких-нибудь ужасных слов. Ей даже пришел помысел рассказать, что произошло между ней и Феофилом, что он говорил про Феодору и про свою жизнь с ней, – и пусть бы императрица помучилась!.. «Молчи, молчи! – повторяла она мысленно, стиснув зубы. – Господи, спаси меня!..»
Наконец, Феодора успокоилась. В келье воцарилось мертвое молчание. Феодора смотрела на Кассию. Кассия смотрела в окно.
Что же было?.. Феодора догадывалась, что совсем безгрешно не могла окончиться встреча тех, кто уже много лет носил в себе такую страсть. Но она понимала, что подробностей не узнает – более того, она не имеет права их знать, потому что это ее не касается, как бы ни было ей неприятно сознавать это. И она отступила.
