– Что-то случилось?
– Троянцы преодолели стену, дошли до самых кораблей ахейцев и бросили на них пламень.
– Но всё же врагов удалось отразить?
– Едва-едва, и последствия сокрушительны. «Ужасное, коему, мнил, никогда не свершиться»…
Слуга принес в ведре углей, вывалил их в жаровню, вынул из-за пояса мокрую тряпку, вытер пепел на полу и с поклоном вышел.
– Чем я могу помочь тебе? – спросил Математик. – «Молви, чего ты желаешь? Исполнить же сердце велит мне, Если исполнить могу я, и если оно исполнимо».
– Не знаю. Поговори со мной… Или хоть выпей со мной, – игуменья слабо улыбнулась. – Сказать честно, я бы хотела напиться.
– Это не выход.
– А где он, выход, где?! – вскричала она. – Прости!.. Помнишь, я сказала тебе: «Если бы на твоем месте был он, меня бы ничто не остановило»? – Лев кивнул. – Это правда, но в то время я еще не осознавала, насколько это правда. Это было так тогда, и оказалось, что это так… и спустя двенадцать лет! И если б он сам не остановился, я бы уже не была игуменьей, Лев. Но это еще не вся правда. Правда еще и в том, что если даже ты сделала… не всё плохое, что могла бы… не стоит обольщаться, что тебе «все-таки удалось удержаться»! То, что должно было случиться с тобой, случается с другой – из-за тебя! Потому что… не уступи ты «немножко»… – она закусила губу и помолчала. – Да, «немножко»… Ведь это же нелогично – обниматься, целоваться, а потом… не сделать всего остального! Если в конце пути пропасть и ты это знаешь, то не надо и начинать этот путь, не так ли?.. А потом… в эту пропасть… падает другая – вместо тебя!.. И тот, с кем ты туда не упала, тоже падает… А ты… остаешься стоять на краю пропасти… вся такая добродетельная… потому что «все-таки не пала»!..
Кассия прижала руку ко рту, по щекам ее текли слезы. Дверь в гостиную оставалась приоткрытой, и Математик, услышав шаги, встал, быстро подошел к двери, принял у слуги из рук поднос с вином и закусками и приказал удалиться и больше не беспокоить их.
– Закрой дверь, Лев, – тихо сказала игуменья. – Это против монашеских правил, но… мне теперь не к лицу говорить о правилах!
Философ расставил содержимое подноса на столике, но только протянул руку к кувшину с вином, как раздался стук в дверь.
Лев открыл; слуга, извинившись, что-то тихо сказал, и Математик, проговорив: «Погоди», – прикрыл дверь и повернулся к Кассии:
– Мать, как ты относишься к тому, чтобы оказаться под одной крышей с ересиархом?
– Что ты имеешь в виду? – удивленно взглянула она.
– Сегодня какой-то день неожиданностей! Сначала ты пришла без приглашения, а теперь вот господин синкелл.
– Иоанн?! – Кассия смотрела на Льва, точно не веря услышанному, и вдруг на губах ее появилась странная улыбка. – Вот это кстати!
Теперь настал черед Льва бросить на свою гостью удивленный взгляд.
– Так я приглашу его сюда?
Кассия кивнула, и Лев вышел из комнаты. Игуменья достала из рукава маленький льняной платочек и вытерла лицо.
– Вот кто, наконец, всё объяснит мне! – прошептала она.
– «Боги! великое чудо моими очами я вижу!» – воскликнул Грамматик, входя в гостиную. – Я когда-то поторопился сказать тебе «прощай», госпожа Кассия. Каюсь, я был недальновиден! – он улыбнулся. – Верно, не зря меня так потянуло сегодня к нашему досточтимому Философу: как чувствовал, что меня ожидает здесь необыкновенная встреча!
– Да, господин Иоанн, – сказала Кассия, – ты зашел очень кстати. Одна монахиня сказала мне вчера, что я нуждаюсь в беседе с философом. Она была права, только не о том философе думала, – она посмотрела на Льва, вошедшего в гостиную вслед за синкеллом и с любопытством и некоторым удивлением слушавшего их разговор. – Прости, Лев! Ты только что спрашивал меня, чего я желаю, и я сказала «не знаю», но теперь знаю: позволь мне побеседовать с господином Иоанном наедине.
– Бога ради! – улыбнулся Математик. – В таком случае, я вас покидаю. Если вдруг понадоблюсь, найдете меня в библиотеке. Вино тут есть, закуски тоже… надеюсь, вам хватит?
– О, вполне! – окинув взглядом столик, ответил игумен.
Лев вышел и закрыл за собой дверь. Иоанн подошел к столику, поднял кувшин и неторопливо наполнил два хрустальных кубка. Кассия следила за его изящными движениями и ощущала, как безжалостные тиски, в которых последние дни билась, окончательно теряя силы, ее душа, начинают разжиматься. Грамматик взглянул на нее.
– Прошу прощения, я забыл спросить: быть может, мать игуменья откажется разделить трапезу с «начальником нечестия»?
Она только качнула головой. Иоанн улыбнулся, опустился в кресло напротив нее, и взял в руку кубок. Кассия протянула руку к своему и, чуть приподняв его, тихо сказала:
– За пользу неожиданных встреч!
– Хорошо, что теперь ты ее оценила, госпожа Кассия, – синкелл с тонкой улыбкой пригубил вино.
Он почти не сводил с игуменьи изучающего взгляда, но это ее не смущало – она сама не понимала, почему, – как, впрочем, не понимала и того, почему даже еще до начала разговора с ним испытала внутреннее облегчение, а теперь с каждым словом ощущала, как словно разрываются веревки, скручивавшие ее изнутри так, что было даже тяжело дышать. Когда-то она приходила в ужас, думая о том, как рассказать отцу Навкратию о своем грехе, и мучительно размышляла о том, насколько он поймет ее и сумеет ли вообще понять до конца, по дороге ко Льву с тоской думала о том, что вряд ли сможет рассказать ему обо всем, что ее мучило – не потому, что не доверяла ему, а потому, что ей не хотелось взваливать на него свои страдания и доставлять слишком сильные и, возможно, мучительные переживания, – а сейчас она сидела перед человеком, который, по-видимому, знал почти всё, и ощущала, что если б он и не знал, она могла бы ему обо всем рассказать, не испытывая особых внутренних неудобств или опасений. Это было очень странно, и, посматривая на «треклятого Ианния», она пыталась понять причину. Синкелл остро глянул на нее и сказал:
– Как говорили стоики, «дружба существует только между взыскующими, в силу их сходства». А если между взыскующими есть и сходство характеров, это еще более усиливает притяжение. В чем наше с тобой сходство, госпожа Кассия, я уже сказал тебе когда-то. Это свойство, разумеется, нужно отличать от простого упрямства, капризности и тому подобных недостойных философа вещей. Полагаю, именно его имел в виду апостол, заповедуя не рабствовать людям. Но хотя Павел заповедал это всем, сей узкий путь находят лишь немногие, как немногие становятся и философами. А наиболее редкое, и, значит, наиболее ценное, создает и наибольшее притяжение между обладающими им. Неудивительно, если оно пересиливает всё, что их может так или иначе разделять. Но за наиболее ценное приходится и платить дороже всего.
– Это так, – она чуть вздрогнула. – Но слишком часто ценное оказывается перемешано… со многими вещами сомнительной ценности.
