– Признаться, не помню. Это из «Церковной истории»?
– Да, из первой книги. Позволю себе напомнить: «Ни один изобретатель ереси между христианами не хотел умышленно произнести хулу, ни один не решался намеренно уничтожать божественное, но всякий думал, что, утверждая это, говорит лучше предшественников. Впрочем, существенное и главное исповедуется сообща всеми», то есть вера в Троицу и в воплощение Бога-Слова. Затем Евагрий говорит: «Если же в ином отношении постановлялось новое, то и это бывало потому, что Спаситель наш Бог касательно того даровал нам свободу, дабы святая вселенская и апостольская Церковь говоримое так или иначе приводила к надлежащему разумению и благочестию, и через то выходила на один открытый и прямой путь. Вот что заставило апостола очень ясно сказать: “ибо подобает у вас быть и ересям, чтобы явились между вами искусные”». А дальше он добавляет, что самые церковные смуты в итоге содействуют утверждению правых догматов, и «тем самым вселенская и апостольская Церковь Божия возбуждается к возрастанию и восхождению на небо».
– Да, неплохо сказано! Надо будет перечитать… Так что же, ты думаешь, что еретик, искренне верующий в свою ересь и думающий, что она служит к возвышению Бога, а не к хуле, имеет такую же возможность спастись, как и православный?
– Точно сказать, имеет или нет он эту возможность, я не могу, конечно, но думаю, что может иметь. А имеет ли – это зависит от разных привходящих обстоятельств, и разбираться в них – уж точно не наше дело, а Божие. Когда некто присоединяется к еретической части, мы обычно говорим, что он впал в ересь и отпал от спасения, и чаще всего это бывает верно, потому что в большинстве случаев человек принимает ту или иную сторону, руководствуясь соображениями отнюдь не небесными – страхом, корыстью, ленью, нежеланием думать, желанием быть с большинством, с уважаемыми или любимыми им по-человечески людьми. Но ведь по этим же соображением большинство принимает и православие – сомневаюсь, что пред Богом это многоценно. С другой стороны, человек может принять ересь потому, что счел ее за истину, что она показалась ему убедительнее православия, с готовностью стоять за нее, как за истину, не так ли? Разумеется, в глазах Божиих он не равен еретику, отпавшему от веры из соображений, скажем, земных выгод. Великий Григорий говорил: «Как многие из наших бывают не от нас, потому что жизнь делает их чуждыми общему телу, так многие из не принадлежащих к нам бывают наши, поскольку добрыми нравами предваряют веру, и обладая самой вещью, не имеют только имени», – и это о язычниках. Тем более так можно сказать и о тех, кто, хотя и неправильно верит во Христа, но живет благочестиво.
– Значит, встреча на небесах возможна даже при разной вере?.. Конечно, звучит обнадеживающе, но вряд ли эту мысль стоит доносить до толпы, которая и так-то к истинам веры равнодушна!
– Где ты здесь видишь толпу, августейший? – улыбнулся синкелл. – А двум философам вполне позволительно обсуждать между собой скользкие вопросы.
Император рассмеялся, потом задумался и, немного помолчав, сказал:
– Иногда я думаю о том, что Кассия отказалась от брака потому, что уже обещала посвятить себя Богу, и потому, что я – «еретик», то есть отвергла эту любовь ради Бога и догматов. Но интересно, смогла бы она сделать то же самое из-за одних догматов?
– Вряд ли. Ведь разная вера не мешает ей до сих пор любить тебя. Правда, четырнадцать лет назад она была в гораздо большей степени зависима от воззрений своих единоверцев, чем теперь… Например, она тогда считала меня почти антихристом, по ее собственному признанию. Впрочем, это неудивительно, ведь ее духовный наставник называл меня одной из глав «колесницы дьявола»!
– А кто он был?
– Не кто иной, как Феодор Студит. Впрочем, он так честил меня для пущего воздействия на тех, кому писал. Когда мы с ним встретились во время осады Города, то побеседовали весьма любезно, хотя и не убедили друг друга.
– Вот как! Какое сплетение судеб… А ты, я вижу, о многом беседовал с Кассией?
– Не то, чтобы о многом. Но беседа умных людей тем и хороша, что они в немногих словах дают понять и могут понять многое.
– Никогда бы не подумал, что ты общаешься с ней! Пожалуй, – император чуть улыбнулся, – мне впору тебе завидовать!
– О, не сто́ит! Я встречался с госпожой Кассией после нашего первого знакомства только дважды, случайно, и все три раза мы, в сущности, говорили о тебе, государь. Не знаю, встретимся ли мы с ней еще когда-нибудь.
– Жаль! Мне пришла мысль сделать ей ответный подарок… Кстати, ты скоро услышишь его, в Цветоносную неделю. Мы с певчими уже начали разучивать.
– Тоже стихира?
– Да.
– Думаю, твой подарок госпоже Кассии сможет передать наш Математик.
– Лев?! Еще одна неожиданность!.. Они знакомы?
– Да, и общаются довольно часто. Она училась у него в юности. Я сам недавно узнал об этом: именно зайдя к нему в гости, я и встретил там ее. Она пришла к нему потому, что нуждалась в беседе с философом, но вместо одного философа перед ней оказались два, и она сочла, что беседа со вторым ей будет полезнее.
– Ты колдун! – рассмеялся император. – А ты, случайно, идя ко Льву… не знал уже, что встретишь там ее?
– Чародеи своих тайн не выдают, – Иоанн улыбнулся. – Как бы то ни было, я рад, что побеседовал с ней. Это одна из редких женщин, беседа с которыми может доставить философу удовольствие. Должен заметить, что, в некотором смысле, и любить такую женщину для философа незазорно, особенно если следовать мнению стоиков, что «любовь это стремление к сближению, вызванная лицезрением красоты, и направлена она не к соитию, а к дружбе», а «красота есть цвет добродетели».
– Хорошо сказано, только… Я недавно перечитывал Лаэртия и подумал, что на меня больше похоже Антисфеновское: «мудрец женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин»… В любом случае, если я даже неплох как язычник, до христианина мне далеко!.. Но, с другой стороны, есть, куда совершенствоваться, – с улыбкой добавил император. – Кстати, о чародействе. Давно хотел тебя спросить: при твоей любви к опытам и, так сказать, известного рода бесстрашии… тебе никогда не хотелось совершить какое-нибудь гадание, хотя бы ради интереса? На печени, например, или на блюде с водой… Мне порой становится любопытно, когда попадаются рассказы об этом в книгах: что они там видели, эти прорицатели? Действительно что-то видели или просто обманывали народ… как тот «чудотворец» с иконой в Дорилее?
– Мысль о таком опыте мне приходила еще в юности. Но, поразмыслив, я решил, что это будет неинтересно.
– Почему?
– Видишь ли, августейший, опыты над веществами, растениями, зверями и людьми так или иначе подразумевают изучение некоторых закономерностей происходящего в мире сем, тогда как колдовство и гадания, если даже оставить в стороне вопрос о нечестивости подобных занятий, неизбежно приобщают к миру падших духов. А мы о них, в общем, почти ничего не знаем, кроме того, что они весьма злобны и изобретательны. Что им, так сказать, может взбрести в голову, совершенно неизвестно. Получается, что через подобные опыты ты ставишь себя в зависимость от каких-то непонятных сил – это и неприятно, и небезопасно. Разумеется, опыты обычного земного порядка тоже могут обернуться неприятностями и опасностями, но тут есть существенное отличие: последние неизбежно приводят к тем или иным выводам и урокам, более или менее полезным, а вот первые никакого познания сущего не дают. В то, что с помощью гаданий можно действительно узнать будущее, я не верю, а изучать таким способом поведение демонов – занятие бесполезное. Поэтому я подобными вещами никогда не занимался.
