– Нет, что-то тут нечисто! – покачал головой один из монахов. – Как же он предсказывает будущее? Прозорливым он быть не может… Значит, колдун!
Лев ощутил, как в нем поднимается глухое раздражение, однако улыбнулся и спросил:
– Почему же он не может быть прозорливым? Ведь он монах, упражняется в умной молитве и большой аскет, насколько мне известно. Да, он еретик, но ведь Сам Христос сказал, что даже многие беззаконные люди будут творить великие чудеса Его именем и изгонять бесов.
– Это не объяснение, – сказал священник. – Чудеса творятся именем Христовым, поэтому тут еще можно понять: имя Божие может творить чудеса независимо от добродетели призывающих его… Вот и таинства совершаются именем Господним, даже если священник грешен и недостоин. Но ведь провидеть будущее можно, только если его тебе кто-то откроет…
– Вот именно, отче! – кивнул монах. – А станет ли Бог открывать будущее хулителю Его икон и гонителю исповедников?! Конечно, нет! Значит, тут открыть будущее могут только бесы!
– Это по-своему логично, – сказал Философ, – но разве отсюда могут прямо следовать занятия колдовством? В конце концов, бывало, что подвижники просто впадали в прелесть, и бесы что-нибудь открывали им без всяких волхвований.
– Но об этом все говорят, что он колдун! – вмешался другой монах. – И что там он за опыты проводит? Монах ночами должен молиться, а не химией заниматься! Если б там не было ничего подозрительного, так разве стал бы он скрытничать? Наверняка он предается какому-нибудь нечестию… А в имении на Босфоре, куда он ездит, у него притон, он туда женщин возил, мой дядя сам видел его в лодке с монашкой, правда, уж давно, лет десять назад… Но какая разница! Он, видно, не только еретик, но и блудник!
– Что он колдун, мне один монах из Диева монастыря рассказывал! – воскликнул третий инок. – Этот Ианний тамошнего эконома сам пугал, что порчу на него нашлет!
Лев слушал своих собеседников и поневоле сравнивал их с синкеллом: сравнение складывалось определенно не в пользу первых.
– Знаете, что? – сказал он. – Я вот вас слушаю… Вы, наверное, встретив Иоанна на улице, разве что не плюнули бы в его сторону, а если б он вздумал с вами заговорить, вы бы ему тут же дали понять, какой он «проклятый еретик и мучитель», должно быть? И сейчас вы его поносите, передаете о нем всякие слухи, даже и не задумываясь особенно, правда это или клевета… У вас всё просто: если еретик, то молитвенником быть не может, непременно с бесами связан… Если б кого-нибудь из наших вы увидели вместе с монахиней или женщиной, вы бы подумали, что у них духовная беседа; а если еретика увидели с женщиной, то он, конечно, блудник… И вы, должно быть, думаете, что живете и угождаете Богу? Но среди вас прозорливцев я что-то не вижу. А про Иоанна говорят, что он прозорлив и дает хорошие духовные советы, и вам это непонятно? Что ж, я вам, пожалуй, объясню, почему это так. Я с господином Иоанном общался не раз, и он знает, что я с ним не одной веры. Но он никогда – заметьте, никогда! – ничего мне не говорил на этот счет, никогда не давал мне понять, что считает меня порочным человеком, и никогда, по крайней мере, при мне, он не поносил иконопочитателей так, как вы любите ругать иконоборцев… Кстати, я сам видел не так давно, как он своими советами помог одному человеку, который из-за постигших его искушений был почти в отчаянии, и этот человек был из иконопочитателей. Зачем Иоанн стал бы тут помогать, если он слуга бесов? Если он такой отъявленный злодей, как вы думаете, то почему же он до сих пор не внушил государю разогнать всех иконопочитателей из Города? Ведь вы сейчас будете в этом храме служить и спокойно молиться… А я, пожалуй, с вами молиться не буду. Если правда, что «по делам позна́ете их», то… мне кажется, Бог скорее услышит Иоанна, чем вас! Простите за прямоту! – и, поклонившись, Лев вышел, предоставив своих ошарашенных собеседников самим себе.
Он вернулся домой в таком сильном раздражении, какое, пожалуй, не охватывало его еще никогда в жизни. Более всего его вывели из себя не столько услышанные глупости и сплетни, сколько мысль, что этих людей невозможно разубедить. Даже его последняя речь перед уходом не окажет на них воздействия: разумеется, подумав, они решат, что Грамматик и Льва уже успел «заколдовать»… или что-нибудь в таком роде… Если б он рассказал им подробнее о том, как синкелл сумел за краткое время вывести Кассию из тяжелого душевного состояния, они бы, вероятно, тоже всё списали на «колдовство»… Пожалуй, еще и осудили бы ее за то, что она обратилась за помощью к еретику, вместо того чтобы «смиренно нести тяготу душевную»…
Лев ходил по своей небольшой гостиной от окна к двери и обратно. Кассия! Вот кто огорчится, если он последует тому желанию, которое овладевало им всё больше… Вряд ли осудит, но расстроится… Конечно, мысль, что он доставит ей скорбь, тяжела, но… В конце концов, общаться они всё равно будут по-прежнему. А что касается разной веры… Что вообще представляет собой эта граница? Где она проходит? Возможно ли ее определить так четко, как хочется этим ненавистникам «колдунов и еретиков»?.. Ведь очевидно, что действие Бога не ограничивается той чертой, над которой написано слово «анафема»! Иов не принадлежал к избранному народу, но оказался самым праведным человеком своего времени… Корнилий сотник был язычником, но молился Богу и старался жить благочестиво, в меру своего понимания, и молитва его была услышана… Синесия Киренского рукоположили в епископа, хотя он отрицал воскресение и уверовал лишь потом… Императрица Феодора покровительствовала и православным, и монофизитам, а ныне чтится во святых… Конечно, проще всего возглашать, что все еретики – злонамеренные богохульники, «жестоковыйный род», «прущий против рожна» и не желающий услышать голос истины… Только почему эти борцы за истину не догадываются посмотреть на себя со стороны и подумать, многим ли, по крайней мере из числа людей, умеющих мыслить, захочется внимать истине, изрекаемой таким образом и в сопровождении таких доводов?..
Вечером Лев долго читал Псалтирь, после каждой кафизмы молясь о вразумлении, как дальше поступить. Ходить в Свято-Антипьевский храм ему больше не хотелось. В Городе были и другие общины православных, однако Философ подозревал, что его речь в защиту «колдуна» вскоре станет известна всем столичным иконопочитателям… Правда, можно ездить за окормлением куда-нибудь на Принцевы или в Хрисополь, но… Нужно ли, когда почти рядом находится Сергие-Вакхов монастырь?..
Теперь Лев окончательно осознал, насколько обитель, где игуменствовал Грамматик, привлекала его. Ему нравилось там всё: богослужение, пение, братия, «философские» проповеди настоятеля и общий дух в целом… Лев был там четыре раза, хотя, отправляясь туда впервые после знакомства с синкеллом, думал, что только посмотрит на знаменитое «гнездо ереси», и всё… Но потом его тянуло туда снова и снова, хотя он сдерживал это стремление и даже Кассии не признался в том, что обитель «великого софиста», можно сказать, покорила его, хотя иногда ему хотелось поделиться с ней этим впечатлением. «Во мне говорит любовь к красоте, – думал он. – Но ведь не всегда внешняя красота свидетельствует о внутренней. И красивое яблоко может быть внутри червивым… К тому же на любви к красоте я уже один раз обжегся… Это слишком затягивает!..» Но дело было не только в «Ианнии» и его монастыре. Патриарх Антоний, с которым Лев несколько раз сталкивался во дворце, тоже произвел на Математика очень приятное впечатление. Об императоре же что говорить – Лев мог им только восхищаться, а беседы с ним и с Грамматиком доставляли ему такую радость, какой он никогда не ощущал при общении с единоверцами, за исключением Кассии.
