– В повести, государь, имеется в виду хранение верности друг другу, несмотря на испытания и даже мучения. Это верно для земной любви, но если подняться до символического истолкования, то есть и иной брак. Истинный брак – только один, и на нем сочетаются любящие разумно… Тот вечный брак, где всем нам нужно встретиться, и ради него мы должны переносить здешние горести. Вот, примерно так…
– Да, хорошее толкование, – сказал Феофил. – Брак как встреча на небесах… – он опять раскрыл повесть ближе к началу, вчитался и усмехнулся. – Экая тут апология женоненавистничества! Но повесть всё же не про это?
– Нет, не про это. Она про любовь, преодолевающую все препоны. Влюбленные герои воссоединились, но прежде им пришлось много всего претерпеть.
– Пост еще не окончился, а ты подсунул мне такое непостное чтение, Философ! – император чуть улыбнулся.
– Истинный пост внутри, государь, и он или всегда есть, или его никогда нет, а перемена в еде – это ведь только вспомогательное средство.
– Да, я тоже думаю, что если ты считаешь, что какие-то книги читать не стоит, то их не нужно читать никогда, а не только в пост; если же читать их всё же можно, то тогда можно и в пост, не так ли?
– Именно, августейший, – с улыбкой кивнул Лев. – Но я решил подарить тебе эту книгу потому, что недавно узнал некоторые подробности одной истории, которая отчасти протекала на моих глазах… В этой книге есть еще одна дарственная надпись, сделанная когда-то для меня, но думаю, на самом деле она по праву принадлежит тебе.
В тот день, когда у него в доме Кассия встретилась с синкеллом, после ухода Грамматика она, наконец, в нескольких словах рассказала Льву о своем участии в выборе невесты императору и о последствиях этого, и он понял, что книга, подаренная ему ею, скоро обретет своего настоящего владельца – недаром Математику всегда странным образом казалось, что этот подарок предназначался на самом деле не ему…
Лев открыл книгу в самом конце. Император посмотрел и вздрогнул. Он сразу узнал почерк, но если бы даже и возникли сомнения – в молодости рука писавшей выводила буквы более округло, – им не дала бы места подпись чуть ниже: «От Кассии на молитвенную память».
– И какой же из эпиграмм ты посоветуешь больше верить, Лев? – спросил Феофил после небольшого молчания. – Твоей или ее? Признаться, я долгое время склонялся к мысли, что «жена, сияющая видом», – хотя и умеренное, но всё же зло… А теперь иногда думаю: не затем ли мы склонны считать нечто злом, чтобы причинять зло другим, не только не ощущая особых угрызений совести, но даже думая, что совершаем добродетели?.. Однажды в молодости я произнес довольно пылкую речь о христианской любви и о воздержании, но на самом деле мною тогда двигали чувства, весьма далекие от благочестия… Впрочем, – он усмехнулся, – такое бывает сплошь и рядом. Жизнь… похожа на кристалл хрусталя неправильной формы: посмотришь через него с одной стороны – вроде бы чудятся одни очертания, а повернешь – уже иные… Или вот еще есть такие странные оттенки глаз: на солнце они кажутся одного цвета, при свечах другого… А каков их цвет на самом деле, даже и понять трудно. Зависит от угла зрения.
Император отошел к окну. Что знал Математик об этой истории? Кассия что-то рассказала ему… впрочем, скорее всего, лишь в общих словах… Какое всё-таки странное переплетение судеб!..
– Да, но это понятно, – сказал Лев. – Мудрецы говорили, что советовать другим легко, а познать себя трудно, но познать себя и достичь счастья можно только через деятельность «в согласии с правильными понятиями». Счастье – плод деятельности, и у апостола сказано, что «трудящемуся делателю первому подобает вкусить от плода». Когда мы начинаем осуществлять то, что сочли правильным, мы неизбежно сталкиваемся со множеством оттенков, которых раньше не замечали, так что иногда приходится пересматривать свои понятия о правильном. Младенцы умом и душой рассуждают по-детски и часто смотрят на жизнь слишком упрощенно, но, придя в совершенный разум, мы «оставляем младенческое».
– Да, простота и упрощенность – далеко не одно и то же… Хотя мудрость и софистику не всегда легко различить, даже в собственных рассуждениях, – Феофил чуть заметно усмехнулся. – Для этого нужен жизненный опыт. Иной раз думаешь, что уподобляешься той самой мудрой и рассудительной змее, о которой Христос говорит, а потом оказывается, что подражал в лукавстве змию…
– Жизнь на то и дана, чтобы мы, проходя через испытания и получая разные уроки, поняли, что нами движет на самом деле, какие из наших побуждений истинны, а какие ложны… И чтобы, поняв это, мы постарались исправить те ошибки, которые, быть может, успели сделать раньше, пока этого не понимали.
Феофил пристально взглянул на Математика.
– Думаешь, Лев, их действительно можно исправить?
– Я уверен, государь, что в наших силах исправить многое, а в остальном поможет Бог, если увидит старание человека. Закхей всего лишь влез на дерево, а Христос тут же пришел к нему в дом, а когда Закхей выразил желание исправить прежние свои злые деяния и ошибки, Господь сказал, что пришло спасение не только самому Закхею, но и всему его дому… О том же, кажется, сказал и Гомер:
«Шествуй, о друг! а когда что суровое сказано ныне, После исправим; но пусть то бессмертные всё уничтожат!»
– Что ж, будем надеяться, Философ, – задумчиво проговорил император.
20. Дружба и вера
Те, кто желает друзьям блага ради них, друзья по преимуществу. Действительно, они относятся так друг к другу благодаря себе самим и не в силу посторонних обстоятельств, потому и дружба их остается постоянной, покуда они добродетельны, а добродетель это нечто постоянное.
(Аристотель, «Никомахова этика»)
Кассия сидела у себя в келье и читала письма игумена Феодора из сборника, составленного студитами после его кончины; копию этого сборника недавно сделал для ее обители Николай. Собрание было объемистым: Николай, находясь рядом с Феодором и исполняя послушание писца, копировал письма, казавшиеся ему важными, а когда братия и почитатели Студита узнали, что игумен Навкратий хочет собрать писания исповедника, они стали приносить сохранившиеся у них послания или их копии.
«Нет ничего похвальнее истинного друга, – так начиналось одно из писем. – Но когда среди любящих возникает разногласие из-за веры, тогда, естественно, вместе с верой разрывается и любовь. Но зачем мы сделали это вступление, господин? Твоему почтенству хорошо известны и прежняя дружба, и последующее разделение. Поэтому мы сомневались, можно ли тотчас принять посылки от твоего превосходства…»
«“Естественно”? – подумала Кассия. – Почему же тогда мне это вовсе не кажется естественным?..»
Действительно, хотя пришедшее вечером Благовещения письмо от Льва, где он сообщал, что присоединился к иконоборцам, и подробно рассказывал историю своего «обращения», стало для игуменьи вестью вовсе не благой, у Кассии и мысли не возникло, что ей нужно прекратить с Математиком все отношения. Он просил в письме прощения за то, что вынужден огорчить ее, но уверял, что не мог поступить иначе и теперь ясно сознаёт, что этот шаг уже давно был всего лишь вопросом времени… Она прекрасно его понимала и не могла осуждать, особенно после своей недавней встречи с «Ианнием». Когда ее разговор наедине с синкеллом окончился, они позвали Льва и втроем еще долго, до самой темноты сидели в гостиной и беседовали. Кассия попросила у Математика пергамента и чернил и написала для императора стихиру про жену-грешницу, после чего разговор какое-то время вращался вокруг гимносложения. Потом Грамматик рассказал, что недавно Евфросина, бывшая императрица, прислала Феофилу очень любопытную рукопись, переданную ей родственником: это был сборник кратких историй, точнее, забавных рассказов, касавшихся различных построек Константинополя, особенно много места там уделялось статуям, украшавшим Город, и связанным с ними поверьям. Судя по всему, автор жил в царствование Константина Исаврийца: в рукописи он именовался императором «нашего времени», а его отец Лев упоминался как уже умерший. Сборник представлял собой причудливую смесь разных сведений, почерпнутых из исторических сочинений или устных преданий, сплетение фантастических подробностей и суеверий, рассказов о «чудесах» от различных статуй, легенд об основателе древнего Византия, насмешек над высокопоставленными лицами, даже над императорами, о которых подчас сообщались сведения самые странные. Например, о Константине Великом рассказывалось, будто он воцарился, победив Византа не то в вооруженном поединке, не то на скачках, причем автор сборника уверял, что венеты приветствовали императора-победителя криками: «Ты вновь с кнутом в руке выходишь на арену, как будто получил вторую молодость!»
