22. Начертанные
О, да погибнет вражда от богов и от смертных, и с нею Гнев ненавистный, который и мудрых в неистовство вводит!
(Гомер, «Илиада»)
В ноябре у Феофоба с Еленой родилась дочь, ее крестили на сороковой день, 29 декабря, и по этому поводу при дворе были устроены торжества, перетекшие в празднование январских календ. Во дворце 2 января, по обычаю, ожидался роскошный пир и так называемые «готские» представления, когда по двое танцоров от венетов и прасинов, наряженные в шкуры, исполняли перед пирующими особые танцы. Но горожане, по древнему обычаю, который не смогло искоренить даже запрещение шестого Вселенского собора, веселились в ночь с первого на второе, и обитатели дворца с балконов и из окон верхних этажей наблюдали за происходящим. Множество светильников и факелов озаряли улицы, гуляющие – в масках, переодетые кто в иноземцев, а кто в зверей, кто на лошадях или мулах, а кто и на ослах, но большинство пешком – пели, водили хороводы, танцевали, кривлялись, шутили, высмеивали всех и всё. Ипподром был полон веселящегося народа.
– Вот у ночной стражи сегодня хлопот! – воскликнула Мария, стоя рядом с отцом у одного из окон верхнего этажа дворца Дафны, откуда было хорошо видно гулянье во всем его размахе.
– Да, – улыбнулся Феофил. – Но зато в монастырях сейчас молятся, чтобы не было беспорядков.
– И осуждают злочестивое празднество! – Мария смешно надула щеки. – А мне, честно говоря, иногда хочется оказаться там, среди народа, тоже в какой-нибудь маске и этаком наряде…
– В твоем возрасте мне тоже этого хотелось.
– И ты никогда не пробовал? Ведь ты еще не был императором тогда?
– Не был, но мои друзья были императорскими детьми, и без них мне не хотелось, хотя я мог бы, конечно. Но мне и так не было скучно, мы устраивали свои забавы, я ведь рассказывал тебе.
– Да, помню, – Мария взяла отца под руку и положила голову ему на плечо. – А я впервые смотрю на эти гулянья без Елены…
– Это потому, что она сейчас слишком занята с дочкой.
– Нет, не только. У нее теперь другая жизнь… И сама она уже другая… Хорошая, еще лучше, чем была, но другая! – Мария помолчала и тихо добавила: – Я теперь тоже хочу замуж, папа.
– За кого же?
– За кого?.. Я еще не придумала! – она рассмеялась.
– Что ж, думай, – император улыбнулся. – Дело важное.
– На самом деле… – начала Мария, но умолкла.
– Да?
– На самом деле мне нравится… один человек… Только он, наверное, на меня и не посмотрит! Что я – девчонка, еще и четырнадцати нет, а он… герой!
– Кто же это?
– Алексей Кринит, – ответила Мария, краснея. – Мы встречались с ним несколько раз, когда я бывала в гостях у Нонны.
Муселе прослужил на Сицилии два года и навел на агарян страха: несмотря на падение Палермо, арабы после назначения Алексея стратигом, не одержали на острове сколько-нибудь значительных побед. Но внезапно умерла мать Кринита, вдова, и молодой человек с позволения императора вернулся в Константинополь – опекать несовершеннолетних сестер и брата. Старшей из сестер, Нонне, полгода назад исполнилось пятнадцать, и она была взята в кувикуларии к августе. Мария подружилась с ней и иногда заходила в гости в особняк Кринитов, стоявший у Акрополя. Алексей нашел для сестры жениха, и Феофил рассчитывал после этой свадьбы вновь отправить Муселе на Сицилию, поскольку младшую сестру и брата Алексей мог оставить на попечение старшей и ее мужа. Дела на острове в последние два года шли из рук вон плохо: после смены военачальника христиане терпели от агарян поражение за поражением, новый стратиг в одном из сражений едва не погиб, множество христиан попало в плен, арабы захватили несколько крепостей, жгли селения и опустошали остров. Правда, ромеи по-прежнему удерживали большую и почти неприступную крепость Кастроджованни, но как долго они еще смогут там держаться? Император собирался послать на Сицилию подкрепление во главе с Муселе, но услышанное от дочери могло изменить планы – если, конечно, за ее словами стоит что-то действительно серьезное…
«Ладно, посмотрим!» – подумал Феофил и спросил с улыбкой:
– Что ж, разве, когда вы с ним встречаетесь, твой герой сразу уходит, не взглянув на тебя?
– Нет, – Мария улыбнулась. – Он… он ужасно, ужасно вежлив! Мне просто даже неудобно становится, когда он говорит со мной! Так церемонно… Ну, понятно, я ведь императорская дочь… Но всё-таки лучше бы как-то попроще… Это не грех, что мне этого хочется? – она взглянула на отца.
– Нет, конечно.
– Вот, хорошо! Тогда в следующий раз я скажу ему, что…
– Скажи ему, чтобы он тебя не боялся, – улыбнулся император.
– Не боялся? – Мария засмеялась, потом задумалась. – А пожалуй, он и правда… как-то опасается… У него такое выражение лица иногда… как если человек несет до краев наполненную чашу и боится разлить… Понимаешь? – Феофил кивнул. – Но всё равно мне кажется, что он… привык, что Нонна еще маленькая…
– Ты думаешь, что и тебя он считает такой же, раз вы подруги?
– Да! Тем более, я даже младше ее… Впрочем, что ж, я ведь и правда еще маленькая…
– Ничего, ты и не заметишь, как вырастешь!
«Ты уже выросла, моя девочка», – подумал император и чуть заметно вздохнул. Видно, с отправкой Алексея Муселе на Сицилию придется повременить…
В середине Великого поста логофет дрома принес императору копию канона, составленного в честь покойного архиепископа Сардского Евфимия.
– Государь, – сказал Арсавир, – это нечестивое сочинение изъяли у того монаха Иова, что прислуживает иерусалимскому синкеллу, он пытался передать его Михаилу. Там много хулы на августейшего Льва и твое величество. Позволь мне зачитать эти места, я тут пометил… – Феофил кивнул. – В третьей песни говорится: «Твердостью ума и доблестью души обличил ты злочестивого Льва, неистовствовавшего против Спасителя». В четвертой песни… эм… говорится про бичевание: «Священства честности не устыдившись, нечестивцы и борители, преступлений делатели, старости твоей не воздавше чести, беззаконные немилостиво бичевали тебя».
– Вот видишь, – усмехнулся император, – вы с господином Феоктистом уже и воспеты даже! Что усердие о государственном благе-то делает!
Логофет смущенно закашлялся: он помнил, как император назвал его «безмозглым тупицей» за то «усердие»…
– Что ж, читай дальше! – сказал василевс. – Или это всё?
– Нет, к сожалению! Дальше еще хуже, августейший… Пятая песнь: «Ты погасил огонь ярости беззаконных, Евфимий, излиянием неправедно пролитой крови твоей, священнейший, преблаженный». В восьмой песни: «Светел и словом, и умом, ты стяжал светлую душу и лицо; ныне же светлее стал, Евфимий, до крови царям-богоненавистникам сопротивляяся…» Сказано: «царям», во множественном числе, то есть имеется в виду не только августейший Лев, но и…
