Однако, когда палестинцев уже вывели из триклина, император вдруг подумал, что теперь они, должно быть, радуются, что дешево отделались, а может, еще будут и смеяться над ним и говорить, как Мефодий в житии Евфимия, что иконоборцы просто тупы и глупы, неспособны вести богословские дискуссии, а потому задают «посторонние» вопросы, вроде «откуда вы пришли» или «кто к вам приходил»… «Что ж, – подумал Феофил, – не сыграть ли мне хоть раз в жизни “тупого и невежественного тирана”, “немилостивого”, “нечестивого борителя”? Кто чего ожидает, тот то и должен получить, не так ли?» И он приказал вернуть монахов обратно.
Раздев палестинцев, двое воинов принялись бичевать Феодора по спине и по груди, а Феофан, со скрученными за спиной руками, смотрел на истязание брата и кусал губы. Феодор поначалу терпел молча, а потом воскликнул:
– Мы ничем не согрешили против твоей власти, государь!
«Вот как, ты заговорил, наконец!» – подумал император со злобной иронией и чуть нахмурился. Воины продолжали бить монаха, на пол закапала кровь. Тогда Феодор принялся молиться вслух:
– Господи, помилуй! Святая Богородице, приди на помощь нам!
«А, вздумали подражать древним мученикам?» – подумал Феофил и, видя, что один из бичевавших, услышав из уст монаха молитвы, стал бить менее решительно, принялся громко подзадоривать:
– Так-то ты меня любишь?! Дай хорошенько!
Бившие удвоили старание, а немного спустя, по знаку императора оставив старшего брата, принялись за младшего. Феодор после истязания едва держался на ногах и, вероятно, упал бы, если бы стражники, надев на него хитон с мантией и сунув в руки параман и пояс, не поддерживали его с обеих сторон. Избиваемый Феофан тоже стал молиться вслух, восклицая:
– Святая Богородица, Ты бежала в Египет, унося Сына… Призри на меня, мучимого ради подобного Твоему бегства! Господи, Господи, «избавляющий нищего от руки сильнейших его», не удали помощь Твою от нас!
Когда второй монах был избит подобно первому, император велел увести обоих в тюрьму. Братьев снова повели тем же путем, но в Юстиниановом триклине их нагнал логофет дрома и приказал возвращаться. Палестинцы едва волочили ноги, и Феофан поглядел на логофета почти с отчаянием, подумав: «Неужели еще не конец?» Однако их не повели опять к василевсу, но, препроводили в одно из небольших помещений при Лавсиаке, где Арсавир, оглядев монахов, сказал с усмешкой:
– Ну что, я вижу, вам не очень понравился прием у августейшего? Зато теперь, думаю, вы будете с большей готовностью отвечать на вопросы. Почему вы радовались смерти императора Льва? Говорите! И почему, взыскав у него убежища, вы не преданы одной с ним вере?
– Мы не радовались смерти Льва и не искали у него убежища, – ответил Феодор. – Но мы не опустимся до того, чтобы отвергнуть или изменить веру из-за вас, меняющихся в угоду времени!
Арсавир смерил их взглядом.
– Вот как! «Исповедники»! – он презрительно скривился. – Ну, положим. Так что же, значит, вы пришли сюда не к государю Льву?
– Конечно, нет, – сказал Феофан, – но к царствовавшему до него.
– Хм… Ну, ладно, ладно…
Логофет вышел, не сказав больше ни слова, а братьев повели в Преторий; на улице уже стемнело.
18 июля их привели к эпарху. Тот пригрозил им мучениями, сказал, что начертает им лица и отдаст в руки арабов, и призвал принять «общую веру Церкви» и согласиться с императором. Тут же стоял и Христодул со своим отцом-протоспафарием.
– Нет, – ответил Феодор, – мы никогда не осквернимся общением с теми, кто изменил христианской вере, отвергнув образ Христов!
– Да хоть бы ты, господин эпарх, нас пугал бесчисленными смертями! – воскликнул Феофан. – Убить ты нас всё равно можешь только один раз, зато мука или блаженство по смерти бесконечны. Неужели ты думаешь, что ради похвалы императора и временного успокоения мы согласимся изменить Христу, чтобы потом пойти на вечные мучения?
– Тем более, – добавил Феодор, чуть улыбнувшись, – что мы уже, как видишь, стары и долго всё равно не проживем. Твои посулы имели бы еще какой-то смысл, если б мы были молоды, хотя, – тут он взглянул на Христодула, – юношам тоже неплохо бы думать о путях, которые они выбирают!
Христодул смутился. Его отец, видимо, стало жаль монахов, и он сказал эпарху:
– Да ведь эти люди никогда не поклонялись иконам! Просто когда с ними что-то там случилось – не знаю, что, – они пришли сюда…
– Отойди отсюда, – сурово сказал ему Феодор. – Ты не знаешь, ни о чем говоришь, ни что утверждаешь!
Эпарх оглядел палестинцев и вдруг переменил тон на более ласковый:
– Отцы, вступите в общение один раз, один только раз, и другого мы не требуем! Вот, я пойду вместе с вами в церковь, а потом ступайте, куда вам угодно.
Феодор рассмеялся:
– Ты, господин эпарх, говоришь что-то подобное тому, как если бы некто, желая завлечь другого, сказал: «Я ничего не прошу у тебя, только отрубить тебе голову, а после этого иди, куда хочешь». Знай же, что для нас уже и то бесчестие, когда вообще кто-либо осмеливается склонять нас к общению, в которое ты, сам не понимая как, увещеваешь нас вступить. И таковой не издалека убедится, что легче ему землю поднять наверх, а небо свести вниз, чем нас отвратить от благочестия!
Эпарх пожал плечами и, взяв у Христодула лист с текстом ямбов, велел приступить к начертанию. Тут только палестинцы и поняли, что их ждет. Несмотря на то, что их раны от бичей еще были воспалены и причиняли страдания, монахов растянули рядом на двух скамьях головой к окну, в изголовье на столике поместили листок с ямбами, и двое служителей Претория железными иглами принялись накалывать палестинцам на лицах текст стихов. Истязание длилось несколько часов и было столь мучительным, что монахи несколько раз теряли сознание. Христодул с отцом ушли почти сразу: протоспафарий, по природе мягкосердечный, не мог без слез смотреть на это начертание, а Христодула охватило смятение при виде того, как «увековечивается» его сочинение…
Конец начертанию положил заход солнца, когда в помещении стало темно, а при светильниках проделывать столь тонкую работу было не так удобно, да и сами исполнители казни уже порядком устали, хотя эпарх и был недоволен, что начертание не завершено. Когда монахов, с распухшими и обезображенными лицами, отвязали от скамей и уже собирались увести, Феодор сказал эпарху и всем бывшим в помещении:
– Знайте, что, увидев эти надписи, херувимы отступят и пламенный меч, отвратившись, откроет нам вход в рай, устыдившись наших лиц, вот так позорно начертанных ради общего Владыки! Ибо от века с нами одними сотворили это, и было придумано это новшество! Хотя вы и провозгласили «человеколюбивыми» всех тех, кто возбезумствовал против нашего божественного догмата… И вы непременно узна́ете эти надписи на лице Христа, выставленные вам на прочтение! Ведь Он сказал: «Что вы сотворили одному из малых сих, то вы сотворили Мне».
