– Я долго думала, что он меня совсем не любит… Думала, что я для него только… что-то вроде гетеры… А теперь мне кажется… что-то изменилось… Может быть, оно изменилось уже давно, а я просто не понимала, не замечала?.. Я вот стала даже Платона читать, думала: поумнею, начну с Феофилом говорить о философии… Только что-то мне думается, дело не в этом. Помнишь, владыка, тот наш разговор, давно, еще до смерти государя Михаила? – Иоанн кивнул. – Ты сказал тогда, что если изменить свои склонности и привычки, то может появиться созвучие душ… Но мне кажется, главное не это. Я раньше… всё время обижалась, чего-то ждала, требовала… или думала, что имею право требовать… А теперь я всё чаще думаю, что нужно… увидеть и принять человека таким, какой он есть, не осуждая и ничего не требуя… И тогда…
– И тогда получишь всё, даже то, чего не ждал, – тихо сказал патриарх. – Да, это так, августейшая.
– Почему же ты тогда не сказал мне этого? – она подняла глаза на Иоанна.
– Такие вещи человек должен уразуметь сам, – улыбнулся он. – Иначе, если ему и сказать, он не поверит или даже не поймет. Но я и тогда сказал тебе правду, государыня. Любить человека как свою собственность, любить для себя – одна из самых дурных привычек и склонностей в людях, она уничтожает даже то созвучие, какое было, а если его не было, не позволяет ему появиться. А кроме того, чтобы понять какие-то вещи, нужно пройти определенный путь.
– Должно быть, ты прав, владыка, – императрица немного помолчала. – Вот еще что… Я сделала одну плохую вещь. Я посоветовала Евфимии поступить в монастырь Кассии. Я это сделала, чтобы… чтобы Кассия узнала о той истории и помучилась… А теперь думаю, что если она узнала, то ей, наверное, было нехорошо… И еще… думаю, что если б Феофил узнал, что я это сделала, он… не знаю, что сказал бы мне, – она на мгновение закусила губу и добавила совсем тихо: – Я боюсь, что он когда-нибудь узнает.
– Если он и узнает об этом, то только от тебя, государыня.
– От меня? – проговорила императрица испуганно. – Я… не смогу ему сказать!
– Не сможешь сейчас. Но придет время, когда ты не сможешь не сказать.
Феодора вздрогнула, а Иоанн продолжал:
– А для госпожи Евфимии твой совет обернулся на пользу. Уверен, что в обители ей живется гораздо лучше, чем жилось бы в замужестве. Для госпожи Кассии, конечно, это было большим искушением, но она справилась с ним.
– Откуда ты знаешь? – августа удивленно взглянула на патриарха.
– Мне однажды пришлось говорить с ней об этом.
– Вот как!..
– Всё происшедшее с вами троими, государыня, даже с четверыми, если считать госпожу Евфимию, было промыслительно, и каждый извлек из случившегося определенные уроки. А это и есть главное. Теперь надо жить дальше. Видишь, раньше ты, глядя на свою жизнь, только роптала и обижалась, а теперь ты многое поняла и стала вести себя по-другому – значит, и жизнь твоя будет меняться. Как сказал Соломон, «время всякой вещи под небом: время разрушать, и время строить, время плакать, и время смеяться, время разбрасывать камни, и время собирать камни», – он посмотрел на императрицу и улыбнулся. – Пути к созвучию душ бывают самыми разными, августейшая. Например, философ Гераклит говорил, что «из различий возникает прекраснейшая гармония», и даже – что «всё рождается от раздора». Потому я и сказал тебе когда-то, что эта материя весьма тонка.
В Фомино воскресенье состоялась свадьба Марии с Алексеем Муселе, а еще через неделю император короновал старшую дочь в дворцовом храме Святого Стефана, а мужа юной августы на следующий день возвел в достоинство кесаря.
– Если Бог так и не даст нам с тобой сына, – сказал Феофил жене, – по крайней мере, можно надеяться, что у Марии сыновья будут.
– Я всё же думаю, что у нас еще родится сын, – тихо проговорила Феодора, опустив глаза.
Они стояли на той самой площадке у пруда, где комит схол нашел августу в ту ночь, когда она хотела замерзнуть насмерть. Теперь была весна, солнце припекало, с моря веял приятный ветерок, в садах зацветали розы, а рядом стоял человек, которому Феодора тогда хотела отомстить, потому что он ее не любил и «пользовался только как гетерой», когда хотел, а когда не хотел – «оскорблял и издевался». Сейчас императрица уже не считала, что она для мужа – лишь «подстилка», хотя по-прежнему думала, что он ее не любит; но сама она любила его, невзирая на то, как он относится к ней, и такое видимое «неравенство чувств» ее больше не возмущало. Иногда она задумывалась: не потому ли она раньше не ощущала радости от «односторонней» любви, что любила, в сущности, больше не его, а себя?..
– Хочется верить, – сказал он. – Но, как говорится, Богу молись, да и сам шевелись! Так что надо по мере сил заботиться о будущем, ведь неизвестно, что может случиться, – он обнял жену за плечи. – Не печалься!
– Я больше всего печалюсь о том, что ты огорчаешься, – тихо проговорила августа. – Прости меня, что я тогда… пошутила, что ты дождешься наследника, а потом… кинешь меня в Босфор, – ее голос задрожал и она умолкла.
– Глупости! Мы оба тогда были хороши, – Феофил повернул Феодору к себе и посмотрел ей в глаза. – Мы и сейчас хороши, дорогая, – он коснулся губами ее губ. – Не так ли?
– Да, – прошептала она. – Хороши.
Он взял ее под руку, и они, ни слова больше не говоря друг другу, направились во дворец, быстро дошли до покоев императора и затворились в спальне. Когда через полчаса Варда, придя, спросил, можно ли переговорить с василевсом по делу, Схоластикий ответил:
– В данный момент никак нельзя, господин Варда. Государь занят со своей августейшей супругой, – и он многозначительно повел глазами.
– Гм! – проговорил Варда. – В такое время?
Паракимомен хмуро пожал плечами.
Варда с задумчивыми видом спустился в сад и пошел на одну из террас. Его любимая скамейка оказалась занятой: там сидел Петрона и, глядя на кокетливо распускавшего перед ним хвост жирного павлина, усердно зевал.
– Привет, брат! – сказал Варда, опускаясь рядом с ним на скамью. – Что, спишь или размышляешь?
– Созерцаю представителя пернатого царства, – Петрона кивнул на павлина. – Экий толстяк! Но хвост завидный! – он снова зевнул, слегка прикрыв рот рукой. – Не выспался сегодня, вороны бы взяли эту новую службу! Да еще с этими процессиями, свадьбой, торжествами… Устал хуже собаки! – Петрона не так давно был назначен доместиком экскувитов. – Теперь, брат, не очень-то поспишь… Вот улучил полчаса, посижу хоть тут немного… А тебя что сюда занесло? Ты же вроде сегодня в Консистории?
– Я и был там, да один вопрос возник, хотел у государя справиться, пришел к нему, а он, представь, с Феодорой в спальне! Вот, решил тут прогуляться, подождать.
– Думаю, ждать тебе придется долго, – усмехнулся младший брат императрицы. – И погулять успеешь, и вздремнуть, – он опять зевнул и поднялся со скамьи. – Похоже, августейший, наконец, понял, что у него есть жена.
