– Разумеется! – воскликнул тот, насмешливо сверкнув зеленоватыми глазами. – Мне, слава Богу, есть чем гордиться, кроме собственной услужливости – в отличие от евнухов! У них-то, конечно, нет другого способа преуспеть, как только вылизывать сапоги вышестоящих!
И теперь, хотя Анастасия уже не было в живых – он пал в битве при Анзене, – обрыв карьеры его сына не мог не радовать Феоктиста: логофету виделась в этом едва ли не высшая справедливость, и он почти готов был благословить агарянку-прорицательницу.
– Весьма, весьма разумное и милосердное решение, трижды августейший! – проговорил Феоктист. – Конечно, нужно вовремя устранять поводы к возможным мятежам, ведь, как сказал, помнится, Менандр, «простой народ – существо мятежное, и дерзость в его природе». Всё будет исполнено в точности, государь!
8. Фессалоники
На вопрос, для чего Анаксагор родился на свет, он ответил: «Для наблюдения солнца, луны и неба». Ему сказали: «Ты лишился общества афинян». Он ответил: «Нет, это они лишились моего общества».
(Диоген Лаэртий)
– Владыка, где ты собираешься служить в Цветоносное воскресенье?
– Думаю, в храме Богоматери, что у Игнатиевой дороги, если отсюда идти мимо Фалла. Хороший храм, мне там нравится.
– Да, храм чудесный! Кстати, владыка, там некогда произошла интересная история! Если позволишь, расскажу.
– Конечно!
– Это было в царствование Анастасия, архиепископом здесь тогда был святой Андрей. В то время в городе был большой иудейский квартал, как раз возле Фалла, там еще был храм Диониса, и язычники даже свои обряды в нем совершали! Трудно сейчас представить, да? А ведь было же!.. Так вот, в этом еврейском квартале жила одна девочка, глухонемая с рождения, и так она дожила до пятнадцати лет. И вот, однажды она видит во сне некоего мужа в белом и с ним прекрасную женщину, они вывели ее из дома и привели по Игнатиевой дороге в этот самый храм Богоматери, довели до входа и исчезли. Она растерялась, но увидела, что люди входят, и вошла с ними, а там как раз совершалось крещение. Девочка этого не поняла, подумала, что это общественная баня, и бросилась в воду, погрузилась трижды, а когда вышла из воды, увидела тех же мужчину и женщину, и они сказали ей: «Услышь и скажи роду твоему». И она тотчас стала слышать и заговорила – это всё во сне. А когда она проснулась, то очень захотела исцелиться, тайно от домашних выскользнула из дома и пошла по тому же пути, что во сне. Пришла в храм и видит – там собираются крестить одного старика. Тогда она, словно по наитию от Бога, сбросила одежду, прыгнула в воду и предстала перед архиепископом, а это как раз был святитель Андрей. Он поразился, но решил, что это от Бога, и крестил ее…
Лев слушал рассказ диакона и думал, что пути Божии поистине неисповедимы и недоведомы. Мог ли он предполагать, что окажется в Фессалониках, причем в качестве архиепископа?!.. Решение императора и патриарха рукоположить его на смену умершему прошлой зимой Солунскому архиерею стало для Льва полной неожиданностью и совсем не обрадовало: вместо любимого преподавания и занятий науками – окормлять неизвестных людей в чужом городе!.. Конечно, новое назначение было очень почетным: Фессалоники были богатым городом, где скрещивались торговые пути, а местная святыня – мощи великомученика Димитрия – издавна привлекала множество паломников. Такому городу нужен был архиерей высоких достоинств, а не какой-нибудь случайный, и выбор пал на Философа вполне оправданно. К счастью, училище, где он преподавал, перешло в хорошие руки: император отправил Математика в Фессалоники не раньше, чем в столицу прибыл Игнатий, при императоре Михаиле занимавший Никейскую кафедру. Митрополит был в почете у василевса, особенно после того как написал для распространения в народе ямбы против мятежника Фомы. Однако, когда умер в ссылке патриарх Никифор, Игнатий сложил с себя омофор и удалился монашествовать на Олимп – говорили, что он раскаивался в общении с иконоборцами. Но теперь о нем вспомнили, поскольку он в молодости получил прекрасное образование, учился у будущего патриарха Тарасия стихосложению, а потом некоторое время преподавал и сам, пока не был рукоположен в диакона и стал клириком Великой церкви. Грамматик был знаком с ним, хотя не близко, и посоветовал императору поручить Игнатию руководство школой при храме Сорока мучеников. Бывшего митрополита вызвали в Город, и Игнатий не заставил себя долго уговаривать принять учительство: на самом деле он порядком соскучился на Олимпе за прошедшие несколько лет и был рад вновь оказаться в Константинополе среди ученых людей. Правда, от какого-либо церковного служения он категорически отказался, но император, улыбнувшись, сказал только:
– Не беспокойся, господин Игнатий, к этому тебя никто не будет принуждать. Мне нужен преподаватель в школу, а клириков у нас и так полон Город!
Поговорив с Игнатием, Лев понял, что может оставить в его руках школу со спокойной душой. Но он не мог сдержать слез, покидая столицу. Правда, патриарх с улыбкой сказал ему, что новый опыт будет Философу полезен, а печалиться не стоит, ведь они еще увидятся, «по крайней мере, на том свете, а скорее всего, еще и на этом»… А вот расставание с императором вышло грустным; Лев не знал, думал ли василевс о близкой смерти – внешне ничто не говорило об этом, – однако на прощание Феофил сказал архиепископу:
– Общение с тобой, Лев, всегда было для меня великим удовольствием, одним из самых больших, какие я испытал в жизни. Поэтому не думай, что только ты будешь страдать от разлуки. Тут, скорее, следует сказать, что больше мы лишаемся твоего общества, чем ты нашего… Но что делать, иногда церковные дела требуют определенных жертв! Впрочем, Прокл говорил, что «философ должен быть не только священнослужителем какого-нибудь одного города или нескольких, но иереем целого мира». Что же удивительного, если философ стал архиереем хотя бы одного города? – император улыбнулся. – До встречи, Философ – если не здесь, так на небесах! В любом случае, для молитвы и любви расстояние – не препятствие, не так ли?
– Конечно, государь!
Архиепископ зашел повидаться с Кассией перед отъездом: теперь, будучи в сане, он мог посетить ее монастырь и посмотреть на всё своими глазами. Предварительно он спросил у игуменьи запиской, не будет ли она против визита «архиерея-еретика». Встречая его у врат обители, Кассия улыбнулась иронически и немного печально:
– Ну, здравствуй, преосвященный еретик! – она оглядела его. – Тебе идет монашеское одеяние.
– Все говорят мне это, – с улыбкой ответил Лев. – Моя мать перед смертью прочила мне в будущем монашество, но вот как пришлось мне постричься!
– Ты не хотел?
– Не то, чтобы не хотел… Против монашества я ничего не имею, но думаю, по своей воле я бы принял постриг, скорее всего, разве что в старости. Сказать честно, я не вижу особого смысла в перемене одежд, а жить по-монашески при желании можно и в миру. Но епископом я, разумеется, становиться совсем не хотел… Мне и в голову это не приходило никогда!
– И как ты ощущаешь себя в новом качестве?
