Мефодий не мог отрицать, что его собратья рассуждали вполне логично и согласно с церковными правилами, он и сам еще совсем недавно думал точно так же, но… Откуда же теперь у него сомнения? Он и сам не мог понять. Неужели причина была в том давнем разговоре с покойным императором?.. Правда, после истории с Начертанными братьями Мефодий очень возмутился против василевса, но тот гнев уже прошел, а вот воспоминание о беседе с Феофилом по-прежнему не давало покоя…
Наконец, Мефодий решил обратиться за советом к старцу Иоанникию и отправился на Антидиеву гору. Отшельник принял его с радостью, разделил с ним скудную трапезу из овощей и хлеба, а потом игумен рассказал о том, что думают православные о происшедшем на приеме у императрицы.
– Я вполне понимаю их взгляды, отче, – сказал Мефодий. – Но я не знаю, что нам делать дальше. Августа выгнала нас и собирается оставить всё по-прежнему… Думаю, если даже господа Мануил и Сергий уговорят ее опять вступить в переговоры, она снова обратится к нам с той же просьбой… Но братия, как видишь, не соглашаются пойти на такое! Все повторяют слова Феодора: «где человек застигнут, там и будет судим, и с каким напутствием отошел в жизнь вечную, с тем и останется»… Их точно так же не разубедить, как августу! Словом, я в печали.
– А ты, отче, стал бы молиться за государя? – спросил Иоанникий, внимательно глядя на игумена.
– Честно говоря… я готов поверить тому, что сказала августа. Ведь мне однажды пришлось беседовать с императором, и я убедился, что он не таков, каким его представляет большинство наших братий и представлял я сам до встречи с ним… Думаю, он действительно мог покаяться перед смертью… Но ведь проверить это нельзя, а почти все наши в это не верят. Симеон даже обвинил меня в том, что я готов продать веру за золото! – Мефодий нахмурился.
– Не скорби, отче! – тихо сказал старец и чуть улыбнулся. – Значит, братия считают тебя продажным? А я думаю, что если б августейшая, со своей стороны, согласилась на одно условие, это сделало бы их более уступчивыми.
– Какое условие?
– Возвещенное мне при встрече отцом Исаией: «Отрешите всех несвященных и тогда с ангелами принесите Богу жертву хваления!»
…Императрица собиралась пойти с сыном погулять в парк, когда препозит доложил, что логофет дрома просит августу принять его. Феоктист сказал, что у него важная новость, которую он хотел бы сообщить императрице без свидетелей. Феодора отослала препозита с кувикулариями и указала логофету на стул, а сама села в кресло у окна.
– Государыня, – сказал патрикий, – сегодня я получил письмо от игумена Мефодия. Он приносит множество извинений за несдержанность отца Симеона. Он понимает твое огорчение и предполагает, что ты не расположена видеть их, поэтому очень просит меня уговорить твое величество принять пока только его одного. Он пишет, что его собратья готовы отложить свою суровость в отношении твоего августейшего супруга, но у них есть какие-то… встречные условия… Он хочет обсудить всё это с тобой при личной беседе.
– Условия?! – императрица посмотрела на логофета с негодованием. – У них еще и условия!.. Великолепно! Может быть, у них есть и свой кандидат на ромейский престол?! – она встала, подошла к окну и молча постояла некоторое время, глядя в сад, а потом обернулась к Феоктисту и спросила уже спокойнее: – Письмо у тебя с собой?
– Да-да, вот, прошу, августейшая!
Императрица внимательно прочла письмо, нахмурилась, перечла еще раз, бросила лист на стол и вздохнула:
– Тошно мне, Феоктист!
Из всех своих помощников Феодора советовалась с логофетом чаще всего – помимо того, что он лучше всех знал взгляды придворных и, по должности, настроение народа в разных концах Империи, их с августой как-то сблизило чудо с энколпием. Порой она разговаривала с Феоктистом по душам и, хотя в слишком большую откровенность не пускалась, иногда обнаруживала перед ним свои истинные чувства и мысли по поводу происходящего, тогда как в присутствии всех своих родственников старалась сдерживаться, и никто из них толком не знал, что за мысли бродят в голове императрицы. Патрикий поднял глаза на августу.
– Когда тошно, августейшая, иной раз помогает игра в кости.
– В кости?!
Феодора удивленно взглянула на логофета и едва не рассмеялась: если кто менее всего походил на игрока, так это он – белокурый евнух с прямыми, словно прилизанными волосами, уныло повисшим носом и худыми длинными пальцами, с которых почти не сходили коричневые чернильные пятна. Было трудно представить, что его водянисто-голубые глаза могли загореться игровым азартом…
– Да, государыня, – кивнул Феоктист. – Конечно, лучше всего помогает сон, но если не уснуть, то можно скоротать время за игрой, а там, глядишь, уже и ночь, а утро вечера мудрее.
– Будто бы? – горько улыбнулась императрица. – По-моему, в последнее время каждое новое утро у меня не мудрее вечера, а мудрёнее!.. Раньше приходилось заботиться только о детях, а теперь… Вот уж точно – «не знаешь, что родит будущий день»! Кости… Сказать честно, я в них не играла никогда и не умею.
– О, это не трудно! Я могу научить, государыня, если ты соизволишь захотеть.
«Может, и правда соизволить?» – подумала Феодора.
– Между прочим, – добавил логофет, – порой за игрой в кости можно найти разрешение возникших трудностей… Иные за игрой в кости даже получали царство!
Феодора усмехнулась, задумалась ненадолго, вздохнула и сказала:
– Мне совсем не хочется вступать с ними в переговоры, Феоктист… Ты думаешь, это так уж необходимо?
– Боюсь, что это становится необходимым, государыня, – ответил логофет. – Иконопочитатели будоражат народ, и это может со временем создать нам определенные трудности, если дело с иконами как-то не уладить… или хотя бы не сделать вид, что оно сдвинулось с места… Осмелюсь заметить, что во встрече только с одним отцом Мефодием еще не будет никакой беды. Он произвел на меня впечатление приятное и, думаю, не склонен к необдуманным словам и тем более действиям, в отличие от некоторых его собратий.
Императрица немного помолчала, раздумывая.
– Послушай, Феоктист, – она подняла на него глаза, – мне противно с ними говорить! Ведь они думают, что не только Феофил, но все, кто умерли в иконоборчестве, пошли в ад! Мой отец, родители Феофила, наши дети Константин и Мария… Феофоб и другие…
– Эм… кто-то из них, возможно, так думает, но вряд ли все, – сказал Феоктист. – Вот, августейшая, к примеру, моя покойная мать никогда не думала, что мой отец попал в ад, хотя в конце жизни он не чтил икон, а она умерла, почитая их… Но перед смертью она говорила мне, что надеется скоро свидеться с отцом… Не думаю, что ее надежда была тщетна! Всё-таки отец, благодарение Богу, старался жить по заповедям, погиб, защищая державу от мятежников… Скорее всего, ревнители икон столь суровы к августейшему потому, что от него зависело почти всё в деле восстановления иконопочитания, а в Писании сказано, что «сильных будут сильно испытывать»…
