Мефодий ясно дал понять, что под хулами на патриархов-исповедников он имеет в виду писания студитов, прежде всего игумена Феодора, по делу о венчании экономом Иосифом прелюбодейного брака императора Константина, причем сообщил на соборе, что студиты хранят в монастырской библиотеке несколько памфлетов, написанных Феодором во время разрыва общения с патриархом Никифором, где последний назывался «начальником прелюбодействующих» и подобными словами. Мефодию удалось достать копии этих писаний через монаха из Хорского монастыря, который некоторое время, с позволения игумена Навкратия, переписывал книги в библиотеке Студия.
– Конечно, они уже давно не распространяют эти злочестивые писания, – сказал патриарх на соборе, – но, тем не менее, до сих пор не уничтожили их, и это представляется мне подозрительным. Итак, я почитаю за лучшее предписать всей нашей пастве уничтожить и сжечь таковые хулы на святых отцов-исповедников, если у кого-нибудь они еще сохранились.
Большинство епископов были согласны с патриархом, и никто из них не предполагал, что анафема на сочинения, порицавшие Тарасия и Никифора, выльется в церковную смуту. Предполагал ли это сам Мефодий? Впоследствии многие задавались таким вопросом, и некоторые склонялись к мнению, что патриарх нарочно устроил всё это, чтобы уязвить и «поставить на место» студийских монахов, студиты же заподозрили Мефодия в этом с самого начала. Игумен Навкратий лично явился к патриарху, когда стало известно о принятых анафемах, и выразил недоумение о происшедшем.
– Мы все почитаем святителей Тарасия и Никифора, владыка, но ведь и святые могут допускать ошибки, – сказал игумен.
– Совершенно верно, – ответил патриарх. – И теперь вы должны признать, что святой Феодор тоже ошибся.
– Ты хочешь сказать, святейший, что в той истории ошибался наш отец, а патриархи были во всем правы? – Навкратий никак не ожидал подобного поворота. – Прости меня, но это неправда! И святой Тарасий, и святой Никифор в свое время, примиряясь с нашим отцом, признали, что они не во всём были правы!
– Если они в чем и были неправы, так в том, что пошли на уступки вашим притязаниям! – сказал патриарх сурово. – Известно, что из этого вышло: несколько лет смуты, а в результате подняли головы еретики, последствия чего мы все испытывали почти тридцать лет! Ты никогда не думал, отче, что противники вознесли свою ересь вторично именно потому, что увидели нас раздираемыми и разделяющимися между собой? Устроенная вами смута – надо, наконец, честно это признать – привела вовсе не к утверждению веры, а к тому, что все увидели, как легко можно пренебречь патриархом! Что и сделали все те, кто отпал в ересь и не только попрал данные ранее обещания стоять за веру, но еще и потребовал низложения законного предстоятеля, стоило только императору и его сторонникам поманить их или припугнуть! Но я, благодарение Богу, показал этим перебежчикам, что менять веру как стоптанный башмак и презирать законного архиерея, словно последнего нищего, – дело не такое безопасное, как им мнилось! И вот что я тебе скажу отче: при всем моем уважении к вам и при всем моем почтении к памяти святого Феодора, чему вы недавно были свидетелями, я не допущу, чтобы вы учинили еще одну смуту, как вы это любили делать раньше. Вы, кажется, никогда не вспоминали о пятом правиле святого Антиохийского собора, но теперь я настоятельно советую вам вспомнить о нем.
Пока мул неспешно вез игумена в Студийский монастырь, возмущение в душе Навкратия улеглось, но во врата обители он входил с тяжелым сердцем. Ему шел уже девятый десяток лет, и он достаточно хорошо знал людей, чтобы ясно понимать, что Мефодий не отступит от своего решения. Между тем Навкратий не чувствовал в себе сил для новой борьбы: он был стар, и ему хотелось после десятилетий, протекших в лишениях и ссылках, окончить свои дни в покое. Но, похоже, покой опять ускользал: пойти на требования патриарха было совершенно невозможно, ведь Мефодий дал понять, что не просто хочет уничтожить писания против своих предшественников по кафедре – само по себе это требование было бы даже странным, ведь студиты уже давно не распространяли обличений в адрес сторонников снисхождения в деле об Иосифе, – нет, патриарх хотел, чтобы студиты признали, что их прославленный игумен был неправ в том споре, а с этим никто из них не мог согласиться! Навкратий пошел в храм обители и, опустившись на колени перед ракой с мощами двух святых братьев и их дяди-исповедника, стал молиться. «Отче, отче, неужели нам придется пережить новую смуту! – взывал он к Феодору. – Отче, помоги нам! Если можно, избавь нас как-нибудь от этой напасти!»
В первое воскресенье поста новые анафемы были провозглашены в Великой церкви, и в тот же день стало известно, что в Студийском монастыре Синодик был прочитан в прежнем виде, без добавок. Выждав несколько дней, Мефодию обратился к студитам с требованием анафематствовать известные сочинения и уничтожить их. В ответ игумен Навкратий написал патриарху, что они не выполнят его требования, поскольку в сложившихся обстоятельствах это равносильно признанию, будто игумен Феодор в свое время действовал ошибочно и был не защитником канонов, а раскольником.
К середине лета события приняли неприятный оборот. Поскольку монахи Студия и Саккудиона не желали подчиниться требованию патриарха, Мефодий, после нескольких обращений к ним, издал распоряжение, согласно которому непокорным монахам впредь до раскаяния запрещалось общаться с кем бы то ни было из собратий и принимать в своих обителях паломников и гостей; им позволялось покидать монастыри только ради того, чтобы купить пищу или продать рукоделие, и для хозяйственных послушаний. Одновременно патриарх обратился к студитам с пространным посланием, составленным в довольно резких выражениях. Патриарх не остановился даже перед тем, чтобы заявить, будто игумены Навкратий и Афанасий вообще не были законным образом поставлены на игуменство, поскольку не имеют соответствующих указов, подписанных патриархом Никифором, а значит, все их монахи могут покинуть их в любой момент и «присоединиться к Церкви». Что же до тех, кто по прежнему упорствовал в своем отказе признать требования Мефодия, то патриарх даже насмехался над ними, говоря, что они, издавна любя занимать особое положение и быть не как все, теперь, когда он запретил им общаться с собратиями, улучили желаемое: «Как вам и нравилось, вы отсечены, и как вам любо, отколоты, поскольку вы по природе не входите в стадо, словно какие-то одичавшие вепри-одиночки, что вам и было по душе, – чтобы растление ваше не вредило людскому множеству». Обращаясь дальше к писаниям игумена Феодора против почивших патриархов-исповедников, Мефодий говорил: «Если вы не анафематствуете книги, написанные против всесвященного Никифора и триблаженного Тарасия, или сегодня перед братьями и сослужителями, или в установленный день, когда они придут в ваш монастырь послушать вас, и не согласитесь сжечь и анафематствовать то, что там содержится, как мы предписали в наших посланиях ко всей Церкви, то знайте, братия, что за эту привязанность мы подвегнем вас не только анафеме, но и суровейшему – катафеме. Ибо блаженный ваш игумен и учитель при счастливом конце своей жизни будучи в литургическом общении с нами, сам отменил собственные заявления, поскольку он никогда не присоединился бы к нам, если бы держал в мыслях своих написанное против нас».
