Книга Кассия, страница 421. Автор книги Татьяна Сенина

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Кассия»

Cтраница 421

– Конечно, владыка, – проговорил патрикий удивленно. – Но кого ты хочешь освидетельствовать?

«Не Хионию же, дьявол побери?!» – подумал он.

– Меня, – ответил патриарх. – Пусть господа лекари посмотрят и скажут, мог ли я две недели назад иметь сношение с женщиной или нет.

С этими словами Мефодий до пояса закатал свой хитон. По зале пронесся общий «ах», Хиония вскрикнула и закрыла лицо руками, а пораженные обвинители так и застыли с раскрытыми ртами. Врачи, несколько смущенные, осмотрев «орудие», которым патриарх должен был совершить свое преступление, во всеуслышание заявили, что Мефодий, несомненно, уже много лет лишен возможности делать то, что ему ставят в вину. Вся зала загудела, но Феоктист снова постучал молоточком, и когда собравшиеся поутихли, патриарх продолжал:

– Итак, как видите, господа, я никак не мог совершить того, в чем меня обвинили, причем я утратил эту способность уже давно, почти тридцать лет назад. Но, видимо, в то время я принес недостаточное покаяние в одном своем грехе, и Господь восхотел очистить меня этим малым позором, поэтому пусть о моем соблазне будет поведано во всеуслышание.

И Мефодий рассказал в самых общих словах о случившемся с ним в Риме искушении и о том, как он чудесным образом избавился от страсти по молитве к апостолу Петру. Когда он закончил и сел на свое место, снова поднялся возмущенный крик, но теперь против обвинителей патриарха. Феоктист тут же приказал взять их под стражу и пригрозил Хионии, что если она не расскажет, зачем возвела клевету на святейшего, ее посадят в самый сырой и темный подвал Претория. Женщина зарыдала и немедленно призналась, что оклеветать патриарха подговорили ее пришедшие с ней синклитики, дав ей за это целый мешок золота, лежащий у нее дома в сундуке, – и Хиония отдала логофету ключ от него, добавив, что муж ничего об этом не знал и был уверен, что ее в самом деле изнасиловали. Эпарх немедленно отправился с несколькими служащими домой к протоспафарии и действительно принес найденное золото. Хиония между тем упала в ноги патриарху и с плачем сказала, что не встанет, пока не получит прощения, умоляя назначить ей какую угодно епитимию. Ее сообщники тоже распростерлись перед Мефодием и молили о прощении. Патриарх сказал, что прощает их, и попросил логофета и магистра, чтобы наветников не карали ни бичеванием, ни каким-нибудь другим наказанием; он только захотел узнать, с какой целью эти люди оклеветали его. Это было не очень понятно и Феоктисту, зато Мануил догадывался, в чем дело: клеветники были из числа порицавших патриарха за устроенный раскол со студитами и, по-видимому, рассчитывали добиться его смещения, – с одним из этих синклитиков магистр не так давно сам имел разговор о церковных делах, и тот без обиняков высказал пожелание, чтобы Мефодий «так или этак поскорей слетел с кафедры», и намекнул, что ждать этого, возможно, осталось недолго… В испуге, что теперь это дело выйдет наружу и может только еще больше повредить студитам, Мануил, прежде чем обвиняемые что-либо ответили, заявил:

– Эти несчастные, должно быть, всё еще не могут простить святейшему низложение проклятых еретиков!

Он мысленно взмолился Богу, чтобы синклитики поняли его намек, – и они поняли: будучи спрошены Феоктистом, они ответили, что скорбь из-за некоторых низложенных клириков из числа их родственников и знакомых действительно «помутила их рассудок и довела до греха», и снова упали в ноги патриарху. Тот улыбнулся и сказал, что в таком случае для них достаточно будет в качестве наказания ежегодно в праздник Торжества православия со свечами ходить крестным ходом из Влахерн в храм Святой Софии и перед всеми проклинать иконоборческую ересь и еретиков. На том и порешили. Закрывая собрание, Феоктист произнес краткую речь, сказав, что ныне все воочию увидели, как гнусна клевета и как Бог оправдывает угождающих Ему, и поздравил патриарха с тем, что он удостоился пострадать от клеветников так же, как некогда святой Афанасий Великий, тоже обвиненный арианами в блудном грехе… Словом, вся эта затея принесла патриарху вместо позора еще бо́льшую славу, а противники Мефодия совсем притихли. Теперь даже Мануил уговоривал придворных, склонных возмущаться деятельностью патриарха, «потерпеть и подождать, пока Бог явит Свою волю», не пытаясь ускорить события.

– Сами видите, к чему это может привести! – вздыхал он.

Между тем Кассию всё происходящее привело в глубокое уныние. С тех пор как патриарх запретил студитам общаться с собратиями, отец Феоктист перестал служить у нее в монастыре. В то же время игумен Навкратий прислал письмо, где умолял ее не выступать с какими-нибудь протестами, «пожалеть сестер и обитель», уверяя, что «претерпевший до конца узрит избавление от Бога». Пока же сестры причащались запасными Дарами. К счастью, никто из монахинь не пороптал, поскольку все они чтили память святого Феодора и понимали, что патриарх действительно потребовал от студитов невозможного. Но никто не мог сказать, сколько придется ждать окончания смуты: было ясно, что ни одна из сторон не уступит, а приглашать служить в обители священника из числа сторонников патриарха Кассия не хотела… Когда уныние особенно жестоко нападало на нее, она брала с собой Евфимию или Анну и отправлялась в гости ко Льву. Философ тоже был не в восторге от церковной смуты, но, как всегда, предпочитал держаться от подобных дел в стороне.

– Грустно мне, Лев, грустно, просто сил нет! – сказал игуменья. – Отец Феодор когда-то писал мне, что нынешние мужчины и женщины сильно уступают в доблести и прочих качествах прежним. И чем дольше я живу, тем яснее вижу, как он был прав. Раньше были подвиги, борьба за истину… А ссоры и споры, если и случались, тоже выглядели как-то… не благороднее, но… весомее, что ли… А теперь что? Какая-то недостойная возня!

Лев улыбнулся.

– Я тоже иногда думаю об этом. Но вот что заметь, мать… Помнишь у Гомера это восклицание: «Каковы ныне смертные люди!» Думаю, людям всегда кажется, что герои прошлого велики, а современники по сравнению с ними мелки и суетны. Но на самом деле, если б мы оказались современниками тех, кого почитаем сейчас героями и святыми, мы, может быть, даже не узнали бы их в толпе. Каждому человеку свойственно проявлять какие-то слабости – по греховной ли немощи или просто по ограниченности человеческого естества. Но до потомков доходит великое – великие подвиги или великие злодеяния, – а мелкое и преходящее забывается и тонет в Лете. А современники нам видны именно в ореоле этих мелочей, преходящих слабостей, мелких или крупных ошибок… Вот камни у берега – они такие гладкие, блестящие, и мы забываем, что когда-то они были шероховатыми, угловатыми, колючими и, быть может, совсем не такими красивыми, как теперь. Так и люди. Время, как морская вода, сглаживает шероховатости человеков. Быть может, те, кого мы сегодня презираем или считаем за обычных и недалеких людей, в силу их слабостей и ошибок, которые у нас на виду, будущим родам покажутся героями, потому что потомки будут знать только о благих делах, совершенных ими… Как знать? Нам, слава Богу, довелось лично знать святых, но, быть может, и сейчас рядом с нами живут те, кого будут почитать во святых потомки!

20. Будущие
В нас еще до рожденья наделали дыр,
И где тот портной, который сможет их залатать?
(Виктор Цой)

– Ми-и-иха! Да куда он делся?!.. Ми-и-ха-а-а!.. Михаи-и-ил!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация