– Айда! – скомандовал Обабок, и все, не торопясь, пошли к чижовке.
Каморщик Кешка замочком щелк:
– Робяты, вылазь, начальство требует, десятский с сотским.
– В чем дело? – октависто рассыпался Лехман и появился в двери.
– А так что желаем обыск произвести, – подошел к нему Обабок, – револьвертов нет ли али бы чего… и все такое…
– Я те произведу! – сказал грозно Лехман.
Мужики опешили.
А тот, высовываясь из двери и держась рукой за косяк, говорил:
– Отпустите нас в тайгу. Мы шли стороной, вас не трогали, никакого худа вам не сделали. За что нас взяли?
– А очень просто!.. – кричал, не зная, что сказать, Обабок.
Лехман вышел, огромный и сутулый, перекрестился на часовню и направился к тайге.
– Стой, куда?! – враз вскричали мужики.
– За нуждой, – ответил тот, не оборачиваясь.
– Кешка, Сенька, бери топор, айда за ним! – командовал Обабок.
– У меня нож что бритва, – на бегу отвечает Сенька Козырь, за ним Мишка с колом, нагоняют деда.
К сборне, как и вчера, опять народ стал подходить.
Солнце к полудню не подобралось еще, а некоторые уже успели клюнуть, другие хмельны вчерашним. На душе тоскливо, нехватка в празднике, надо драку всей деревней завести.
Больше всех хотелось этого Обабку: забурлило в душе, как в бочонке брага, вот идет, идет – подступает к сердцу, нашептывает в уши, мутит башку.
– Эй, вы, шпана! – рычит он. – Выходи на обыск… Ты! Козья смерть!
Антон знает, что ему кричат, и ужасается: не было догадки перепрятать деньги.
– Ванюшка, голубчик… – шепчет посиневшими губами, – иди-ка ты передом-то… Ох ты, господи…
А Обабок уж в чижовке, за ним народ, заслонили дверь, стало там темно, внутрь взошли, чижовка большая.
– Робята, шарь, – распоряжается Обабок.
Принялись обыскивать Свистопляса: шапку вывернули, штаны прощупали, из рваных чирков всю солому вытрясли, выпал «клап виней», мешок перерыли, нашли рубль двадцать, отобрали.
Ванька ухмыляется, – слава богу, сошло благополучно, – и сыплет мужикам прибасенки. Те посмеиваются, с любопытством наблюдая, как два парня и Обабок выбрасывают из его мешка всякую рвань.
– Эх ты, искало-мученик, – весело подмигнул он Обабку. – Что, все? Боле не нашли?
– Все! – взмахнул Обабок кулаком.
– Стой, чертило этакий, – увернулся Ванька. – А это что? Все? – и в руке его блеснул полтинник. – Видишь? Ну-ка, понюхай, чем пахнет! – вскочив на ноги, сует в самый нос попятившегося Обабка. – Гляди, ребя: фють! – подбросил полтинник вверх, и тот бесследно исчез.
– Ха! – хакнула толпа.
– А теперича смотри! – вскричал Ванька, незаметно покосившись на копошившегося в темном углу Антона. – Раз – первый, два – другой, а серебруха-то у рыжего начальника под бородой! – он дернул за бороду Обабка и достал полтину.
Все захохотали, а Обабок, широко осклабясь и почесывая за ухом, милостиво приказал:
– Ослобонить!..
– Вот спасибо, ваше благородие, – хихикнул в кулак обрадованный Ванька.
Обабок гордо оглядел подбитым глазом толпу и поправил на груди бляху.
– Шарь другого!
Стали обыскивать Тюлю.
Народ стоял в чижовке, очень довольный тем, что видит: ни у кого не было в сердце злобы, все смотрели на Ванькин фокус с любопытством и чувствовали себя празднично, как у ярмарочного веселого балагана. Задние, скаля зубы, напирали на передних, а те, пыхтя, кричали: «Сдай назад, чего прешь!» – и ретиво осаживали. Девки и бабы, затесавшиеся в середку, вызывающе повизгивали.
Тимохе-звонарю больше всех фокус понравился. Чтоб покороче познакомиться с Ванькой Свистоплясом, сел возле него на корточки, хлопнул дружески по плечу и осклабился:
– Дай-ка, паря, покурить.
– Курила бы у тебя вошь в голове! – шутливо ответил Ванька, незаметно подталкивая к Антону свой, уже подвергшийся обыску, мешок.
– Говорок, язви его! – смеялись мужики.
– Говорок – съел у твоей бабы творог!
– Ха-ха-ха!.. вот и возьми его за полтора с полтиной…
Антон понял Ванькину подсобу: трясущимися руками всунул что-то в мешок и, крадучись, толкнул обратно.
– Ах, сво-о-о-олочь! – вдруг покрыл все голоса Обабок.
Толпа замолкла и метнулась в тот угол.
– Это у тебя откуда лисица, а?
– Я сам убил, вишь – ружье у меня, – робко ответил сидевший на полу Тюля.
– Сам?! И это сам?! – Обабок выкинул новые вожжи и со всей силы двинул сапогом Тюлю в бок.
Тот взвыл и, обомлев, пополз к стене.
Толпа замерла. Похолодел Антон.
– Выть?! Ты еще выть, жаба?! – орал Обабок, подскакивая к Тюле.
– Ой, дяденька… Не бей! – в ужасе закрылся тот рукой.
Обабок, прикрякнув, двинул Тюлю кулаком.
– Негодяй!.. – вдруг вскочил в своем углу Андрей и шагнул к Обабку. – Как ты смеешь, негодяй?! Как ты смеешь?! – Он был страшен и диким выражением лица и вмиг взвившимся резким голосом.
– А-а-а, – протянул, подбоченившись и чуть попятившись, Обабок. – Ишь ты! А ежели я тебе в ухо порсну?! – Пальцы правой его руки заиграли. – А ежели я тебя… – и он, стиснув зубы, сжал кулак.
– Ты кто? Ты десятский?! – еще смелее наступая на Обабка, кричал Андрей. – Десятский?!
– Пшел, погань!.. Не замай!!!
Ванька Свистопляс, врезавшись между ними, испуганно молил:
– Андрей… Андрей… Уймись, пожалуста… – и, растопырив руки, легонько отодвигал политика к стене. – Плюнь, не вяжись!
Обабок кашлянул, поутюжил бороду и повернулся к Андрею задом.
– Шарь этого… холеру-то… – кивнул он головой на притихшего Антона.
Андрей-политик мешком сидел на полу, растерянно хватался за голову, споря и ругаясь с Ванькой.
– А я чо-то зна-а-ю… – протянула, склонив набок голову, белобрысенъкая девочка Акулька.
– Старик пришел, пустите старика, – послышалось с улицы.
– А я чо-то зна-а-аю, дяденька Обабок, – опять пропищала Акулька, – он эвот куда схоронил… Вот подохнуть. Грамотку какую-то…
– Ково? – переспросил Обабок и вместе с Акулькой нагнулся к мешку Ваньки Свистопляса.
Антон открыл рот и впился глазами в руки Обабка, торопливо развязывавшие мешок.
– Ведь искал… брось!.. – несмело сказал Ванька.
– Удди!
В чижовке было жарко и душно, пахло потом, винным перегаром, луком и махоркой.
