– Пся крев! – нарушил молчание Спыхальский. – Какое злодейство! И как только народ живет на этой земле? Беспрерывные войны, набеги, кровь, смерть… Несчастный край!
– Своею кровью мы защищаем здесь и Польшу, пан Мартын, – заметил Семен Гурко. – Однако ваше вельможное панство совсем не ценит этого.
– Как это? Мне кажется, пан ошибается! – встопорщил усы Спыхальский.
– Я могу привести десятки примеров из прошлого, которые убедят пана… Кто не знает Ивана Подкову, могучего рыцаря, который со своими казаками столько раз побивал османов и кочевников. А что с ним сделали король и магнаты? Схватили коварно и приказали казнить в угоду султану!.. Кто не знает на Украине, для чего была построена над порогами крепость Кодак? Для того, чтобы задушить Сечь, которая, что греха таить, принимала всех, кто бежал от панского гнета… Но ни король, ни магнаты не понимали или не желали понимать, что этим самым подрывают безопасность всего края, ибо Сечь прежде всего вела смертельную борьбу против Крыма и Порты, которые поставили себе целью уничтожить до основания Украину и Польшу…
– Сдаюсь, пан Семен, – мрачно произнес Спыхальский. – Все, что ты говоришь, то святая правда…
– Если бы мы, славяне, не грызлись между собой, как собаки, а сообща выступили против хана и султана, то давно бы уже кровавый меч османов лежал во прахе, притоптанный нашими ногами! И не свистел бы хищный аркан над головами наших жен, сестер и детей!
– Твоя правда, пан Семен!
Пока Гурко и Спыхальский тихо вели беседу, Арсен отъехал немного в сторону и угасшими глазами смотрел на то место, где совсем недавно стояла его хата. Там сейчас не вился сизый дымок из трубы, не блестели весело на солнце стекла в маленьких оконцах, не скрипел журавль над колодцем… Груда головешек да почерневший снег вокруг – это все, что осталось от уютного жилья.
Арсен застонал от боли и бессильной ярости. Вот и кончилось его счастье, угасли надежды. В один миг утратил все самое дорогое – любимую девушку, родных, жилище…
Он ударил коня и помчался сломя голову в долину. Товарищи поскакали следом.
На разоренном дворе, спешившись, Звенигора снял с головы шапку и долго стоял неподвижно, сразу постаревший, изменившийся в лице, убитый горем. Чувствовал, как что-то жжет его изнутри, будто в грудь ему положили вместо сердца раскаленный камень, а горечь сжимала горло, как холодная петля-удавка.
Он смотрел на пожарище и вроде бы видел печальные, заплаканные глаза матери, Златки, Стеши, дедушки… Где они? Что с ними случилось? Живы или погибли? А если живы, то куда повели их людоловы? Неужели погнали в неволю? Неужели уготована им та же участь, какую он изведал на чужбине?
В его груди заклокотало глухое рыдание. Он сознавал, что с этих пор его жизнь пойдет новым руслом и что на этом новом пути его ждут не просто невзгоды и мытарства, но и кровь, и смерть. Мысленно он клялся совершить все возможное и невозможное, чтобы отомстить своим обидчикам – Юрию Хмельницкому и Ивану Яненченко, а также тому, кто направлял их на черное дело, – великому визирю Кара-Мустафе. Не ведал, как он это сделает, где и когда встретит своих врагов, но знал твердо, что либо сам погибнет, либо отомстит им!
Все в его душе перекипело. Она словно выгорела, стала пустой и каменной. Здесь, на родном пепелище, сразу потеряв самых близких людей, он понял, какое горе пережили сотни тысяч его соотечественников, какие муки приняли они и какой ненавистью наполнены их сердца. Поклялся Арсен и впредь не знать ни жалости, ни сочувствия к тем, кто творит зло его народу, кто, как саранча, опустошает его землю, превращая ее в дикое поле.
Ему на плечо легла рука Романа.
– Не убивайся так, брат! Этим беды не избыть.
Рядом остановились Спыхальский и Гурко. Оба суровые, озабоченные. Горе товарища острой болью отдавалось в их сердцах.
– А и вправду, Арсен, хватит тужить, – тихо произнес нежинец. – Давайте лучше гуртом подумаем, что делать.
– Что тут придумаешь?
– Холера ясная! Да что мы – в худшем положении не бывали? Припомни, друже мой! – воскликнул Спыхальский, стараясь изобразить на лице подобие веселой улыбки, чтобы подбодрить друга. Но улыбка вышла бледная, вымученная. – И выпутывались каждый раз!
– То, пане-брат, было совсем другое, – ответил за Арсена Роман. – Там мы думали только сами за себя. А теперь…
Они не заметили, как позади них, на том месте, где раньше стоял соломенный шалаш над погребом, а теперь лежала куча черного пепла, тихонько приподнялась обгоревшая ляда и сквозь узенькую щелочку на них глянули чьи-то глаза, долго привыкали к свету, и вдруг вспыхнули радостью. Крышка с грохотом откинулась – и из темной ямы показалась простоволосая всклокоченная голова Яцька.
– Арсен! – радостно закричал паренек и, выпрыгнув из погреба, кинулся в объятия друзей.
– Яцько! – Арсен прижал его к груди. – Ты живой?! А где же наши?.. Что с ними?
Казак с надеждой смотрел на погреб, словно ожидая, не появится ли оттуда еще кто-нибудь. Но Яцько, перехватив этот взгляд, печально покачал головой.
– Не, не, там больше никого нету… Татары всех забрали – погнали за Днепр…
– Значит, живы?
– Да, живые…
– А ты как?..
– Я сбежал по дороге… До вечера сидел в яру. А потом пришел в хутор и спрятался в погребе. Накидал туда соломы, вымостил себе гнездо. Там хотя и темно, зато тепло… Я знал, что вы вернетесь сюда…
– Спасибо тебе, Яцько… Теперь рассказывай все по порядку.
Парнишка стал рассказывать. Все слушали молча, не перебивая и не переспрашивая. Только когда он назвал имена Многогрешного и Яненченко, Арсен быстро переглянулся с товарищами и с досадой покачал головой, будто бы говоря: «Как жаль, что полковник выскользнул из наших рук!..» Весть о том, что всех хуторян ордынцы погнали не в неволю, а на переселение в Корсунь, немного подбодрила казаков, и, когда Яцько закончил свой рассказ, они начали живо обсуждать положение.
– Вот теперь ясно, – сказал Спыхальский. – Мы должны ехать в Корсунь и вызволить наших… Только что делать с Яцьком? У него же нет коня…
– Кто сказал, что нету? – вскинулся парнишка. – В лесу у меня припрятан чудесный конь! Тут их много бродило после боев… Так я поймал одного возле стожка на лугу и привязал в лесу, подальше от вражьего взгляда…
– Ну, тогда ты совсем славный хлопец! Я тебя еще больше уважаю, Яцько! – И Спыхальский похлопал паренька широкой ладонью по спине. – Друзья, не можно тратить время попусту…
– Погоди, погоди, пан Мартын, – охладил горячего поляка Гурко. – Давай-ка прикинем, что мы будем делать в Корсуне…
– Как это что? – надулся Спыхальский, который не терпел, если с ним не соглашались. – Вызволим Златку, Стеху… Всех наших…
– Вчетвером?
– Почему вчетвером? – обиделся Яцько. – А я?
