– А что тебя ждет, если не сознаешься, тебе известно? – пнул его ногой в бок Многогрешный.
Семашко молчал.
Юрась повел бровью – пахолки столкнули казака в яму.
– На сегодня хватит, – глухо сказал гетман, зябко потирая руки и втягивая голову в плечи. – Айда обедать! А после обеда примемся за других!
7
Сумрачно и холодно под кирпичными сводами пыточной на Выкотке. В просторном подвале на сырых стенах грязные ржавые потеки. Под потолком потрескивает сальная свеча, но не может своим слабым светом рассеять тяжелый мрак подземелья, и от этого по углам становится еще темнее.
У противоположной от входа стены за небольшим столом сидит, кутаясь в кожух, Юрась Хмельницкий. Перед ним топчан, покрытый кровавыми пятнами, а рядом с топчаном – широкая скамья, на которой лежат принадлежности для пыток: палки, нагайки, веревки, деревянная бадейка с водой. В бадейке плавает берестяной ковшик.
Возле дверей стоит гетманская свита – Азем-ага, Многогрешный, пахолки. Среди них Младен, Ненко и Якуб, которых Азем-ага вот уже который день не отпускает от себя, приучая к гетманской службе.
Напротив стола, дрожа от холода, переминаются с ноги на ногу наказной гетман Астаматий, полковник Вареница и сотник Берендей. Все босые, раздетые до сорочек, простоволосые. Руки связаны сыромятиной. В глазах смертельная тоска и ужас.
Гетман смотрит на них проницательным взглядом, затем стучит кулаком по столу, кричит:
– Н-ну, паршивые свиньи!.. Гадюки!.. Изменники!.. Рассказывайте!.. Все рассказывайте!
Астаматий, дородный, грузный, широколицый волох, поднял черноволосую голову, посмотрел прямо в глаза Юрасю.
– Что рассказывать, гетман?
– Сам знаешь, предатель!..
– Не знаю.
– Ты хотел выдать меня запорожцам? За сколько? Когда? Как?
Астаматий вздрогнул, услыхав такое обвинение.
– Это наговор, гетман!
– Нет, не наговор!.. О чем ты толковал с глазу на глаз с запорожцем Семашко во время моего отсутствия?
– С запорожцем Семашко?.. Как обычно… Познакомился, расспросил, что на Сечи… Зачем и надолго ли прибыл… Он ответил, что прибыл к семье на зимовку… Других разговоров у нас не было. Клянусь, как перед Богом!
– Брешешь, собака! Ты замышлял убить меня!.. Отчего же не доложил сразу про того сечевика?
– Не успел, ваша ясновельможность.
– «Не успел, не успел»… Коварные замыслы вынашивал против меня – вот как!.. Хотел ценой моей головы купить себе расположение запорожцев и мерзкого поповича!..
Астаматий побледнел. Он знал, что Юрась – человек болезненно подозрительный, невменяемый в ярости и не остановится ни перед чем, только бы вырвать у него необходимое ему признание. Наказной атаман со стоном рухнул на колени, подавшись вперед, так как не мог протянуть связанные за спиной руки, и страстно взмолился:
– Ясновельможный пан гетман! Ясновельможный пан гетман!.. Не пытайте! Я сказал сущую правду! Пусть буду проклят, если вру! Пусть разверзнется земля подо мной! Пусть небо обрушится…
– И небо обрушится, и земля разверзнется, можешь в этом не сомневаться! – нетерпеливо прервал Юрась и крикнул пахолкам: – Эй, обуйте-ка наказного в красные сафьяновые сапожки!
Астаматий распластался на грязном полу, но два дюжих пахолка схватили его, швырнули на топчан и принялись колотить палками по подошвам, по пяткам, по икрам…
Азем-ага равнодушно следил за пыткой. Для него это было привычным делом.
Ненко хмуро смотрел исподлобья, а Младен и Якуб, опустив голову, крепко сжали зубы, терзаясь, что помимо воли стали соучастниками мерзкой расправы.
Многогрешный же сник и замер: ему пришла вдруг в голову мысль о том, что может настать время, когда и его вот так же кинут на этот жуткий топчан и станут «обувать в красные сапожки».
Астаматий поначалу вырывался, кричал, умолял, а потом замолк и только беззвучно дергался, когда удар причинял особенно жгучую боль.
Но вот гетман поднял руку. Пахолки сразу же опустили окровавленные палки.
– Ты что-то хочешь сказать, Астаматий? – Глаза Юрася горели, будто он наслаждался муками своей жертвы.
– Я ни в чем не виновен, – простонал тот вяло.
– А сколько ты присвоил драгоценностей и золота, пока был наказным?.. Где это богатство?
– У меня ничего нет. Всем это известно, гетман…
Юрась хищно усмехнулся:
– Врешь! – И к пахолкам: – Всыпьте еще – может, кийки развяжут ему язык!
Вновь посыпались удары. Когда Астаматий потерял сознание, Многогрешный зачерпнул ковшиком ледяной воды и плеснул ему в лицо. Астаматий застонал, открыл затуманенные глаза. Юрась вышел из-за стола, наклонился над ним.
– Ну, теперь сознаешься?
Астаматий с усилием поднял большую черную голову, плюнул прямо в глаза гетману:
– Убийца! Тварь! Тьфу!..
Юрась отшатнулся. Брезгливая гримаса исказила его лицо. Он вытерся ладонью, выпрямился и пнул ногой распростертое тело.
– Повесить! Немедленно повесить!.. И пускай болтается на перекладине целую неделю, чтобы все видели, как я расправляюсь с предателями и изменниками…
Хмельницкий указал пальцем на полковника Вареницу. Тот вскрикнул и упал на колени.
– Пан гетман! За что, пан гетман?
– Где спрятал украденные драгоценности? Признавайся!
Вареница зарыдал, стал целовать сапоги Юрася.
– Был грех, ясновельможный пан гетман… Был грех! Виноват! Каюсь! Только помилуй!..
– Где спрятал украденное?
– Все покажу! Все!
– Нет, говори сейчас!
– Дома… В погребе, в правом углу, за дверями… Закопано в кринке…
– Закопал… В кринке!.. У-у, собака! – Юрась задохнулся от злости. – Что же говорить про других, когда мои ближайшие помощники – воры, изменники! О, горе мне! Горе!.. Батько, разве у тебя такие были полковники? Богун, Кривонос, Морозенко, Небаба… Рыцари! А эти…
Он вдруг начал бегать по подвалу. Глаза его сверкали безумием, губы подергивались в гримасах душевной боли и ненависти, кулаки сами собой сжимались – до хруста в суставах пальцев. Пахолки следили за каждым словом и жестом гетмана. Наконец он остановился перед лежащим на полу Вареницей.
– Повесить и этого! Всыпать хорошенько и повесить! Сейчас же!.. И тоже пусть висит неделю в назидание другим!
Пахолки отдубасили Вареницу, потом схватили под руки и, как он ни вырывался, чтобы броситься к ногам гетмана, повели наверх. За ним потащили полуживого окровавленного Астаматия.
Никто не проронил ни слова. Даже Азем-ага молчал, угрюмо поглядывая немного раскосыми глазами на гетмана.
