Потом в забытье мечтал о том, как, найдя Златку, женится на ней, разживутся они своим хозяйством, может, даже здесь, в этом приветливом и живописном селе… А почему бы и нет? Здесь очень красиво! Должно быть, буйно цветут по весне луга! Сколько в окрестных лесах ягод, грибов, орехов, диких груш и кислиц! А речка, наверное, так и кишит рыбой и раками… И земли сколько хочешь, столько и засевай, было бы чем!
Ему, утомленному военной службой в Сечи, походами, боями, скитаниями по чужим краям, смертельной опасностью, не раз подстерегавшей его, безумно хотелось пожить мирно, с любимой и со всею семьей, пахать поле, засевать пушистый чернозем отборным зерном, косить и жать, ухаживать за скотиной. А зимними вечерами, когда завывает вьюга, сидеть в теплой хате перед пылающим в лежанке пламенем и держать в своих руках маленькие Златкины руки…
Под вечер он зашел на подворье, где остановилась Феодосия с детьми. Здесь тоже кипела работа. Правда, осунувшаяся, угнетенная глубоким горем женщина работала через силу, но ей помогали Палий и Савва Грицай. Молодой Семашко тоже крепился и старался скрыть свою тоску, чтобы не расстраивать мать еще больше. Заскакивал к ним и Яцько – то помочь чем-то, то что-то попросить.
Из соседнего двора доносились голоса Зинки и Иваника. Им вторил густой бас Спыхальского. Арсен покачал головой: ой неспроста Мартын вызвался помогать именно этой семье! Все заметили, что ему приглянулась сильная красивая Зинка, ее лукавые глаза и чернявые кудри, выбивавшиеся из-под платка. Одному Ив анику, пожалуй, это было невдомек.
– Ну что, Арсен, свет не без добрых людей? – деланно веселой улыбкой встретил его Палий, показывая рукой на небольшую, приведенную уже в порядок хату. – Вот и закончилось для многих наших людей тяжелое зимнее путешествие, которому, казалось, не будет конца. Все устроены, у всех есть теплый угол, людоловы сюда, на Полесье, доходят редко, а мы теперь можем отправляться дальше: сначала к киевскому воеводе, а потом в Сечь… Как ты думаешь? – Заметив горестную складку у губ Арсена и боль в его покрасневших глазах, Палий поспешил сам ответить на свой вопрос: – Знаю, знаю, рвешься в Крым… Оно и понятно, у тебя сейчас одно на уме – разыскать и вызволить Златку и Стеху… Но потерпи, друг! Доберемся мы и до Крыма, а потребуется – и к самому Вельзевулу в пекло!..
– Спасибо, батько Семен, – тихо ответил Арсен. – Делайте как лучше… И верно, у меня сейчас лишь одна мысль. Она, как еж, засела в черепе и ни днем ни ночью не дает мне покоя… И я не успокоюсь до тех пор, пока не найду своих, пока не вызволю их и не отомщу виновникам их бедствий и злоключений… Только прошу, не будем терять времени! Выступим как можно быстрее!
Палий обнял молодого друга, прижал к груди.
А утром следующего дня, когда солнце едва показалось из-за зеленого бора, из села выехал отряд запорожцев и рысью помчался по Белгородскому шляху на восток.
4
Киевский воевода князь Петр Шереметьев болел, и сотник Туптало направил запорожцев к генералу Патрику Гордону, который прибыл в Киев для проведения фортификационных работ. Крутым подъемом выбрались они с Подола на гору, в Верхний город, и в одном из тихих переулков, поблизости от златоглавого Софийского собора, остановились у большого деревянного дома с крашеными дощатыми наличниками и двумя задиристыми – тоже дощатыми – петухами на крыше.
Гордон стоял в жарко натопленной светлице перед широченным столом, на котором лежали карты Киева и его околиц, выполненные им самим, но смотрел не на них, а на только что законченный план большого двухэтажного дома и думал, что этот его дом будет по красоте и пышности не хуже дома воеводы. Слава Богу, царь не поскупился на подарки после победного завершения тяжелой чигиринской кампании, и он, простой генерал, теперь может считать себя богатым человеком. Решительный и настойчивый, Гордон никогда не был беспочвенным мечтателем. Но сейчас, когда судьба после многих ударов стала милостивой к нему, почему бы и не помечтать в свои сорок четыре года о собственном уютном уголке? Конечно, здесь он не достигнет того, чего мог бы добиться у себя на родине, где отец заслужил титул герцога, а двоюродный брат Карл стал королем Англии. Однако и на свою судьбу не мог сетовать… К нему пришли слава и богатство.
На утонченном выразительном лице Гордона блуждала едва заметная загадочная улыбка, которая так нравилась женщинам, а голубые глаза, затененные густыми рыжеватыми ресницами, затуманились от внезапно набежавших воспоминаний и мыслей. Он не сразу услышал, что в комнату вошел стрелец и дважды позвал:
– Господин генерал! Господин генерал!
И только немного погодя спросил:
– Чего тебе?
– К вам запорожцы… Говорят, важная весть.
– Пускай заходят! – Генерал поднял глаза и, узнав Звенигору и Воинова, радостно воскликнул: – Ба, ба, ба! Старые знакомые!
Казаки поклонились.
– Да, это мы, ваша вельможность, – сказал Арсен.
– Ну, если появился ты, казак, со своими друзьями, значит, случилось что-то чрезвычайное.
– Да, пан генерал, мы только что прибыли из Немирова…
– Ого!
– Султан готовит следующим летом поход на Киев и Левобережье. Кара-Мустафа считает Киев ключом ко всей Украине.
– Вот как!.. Спасибо, друзья, за известие. Я немедленно доложу и воеводе и гетману Самойловичу. Думаю, они позаботятся о том, чтобы как следует приготовиться к встрече непрошеных гостей… А вы будете награждены.
– Мы лично не требуем никакой награды, пан генерал, – сказал Арсен. – Но в селе Новоселки, на Ирпене, за Белогородкой, остались наши семьи без всяких средств… Распорядитесь помочь им харчами и зерном для посева.
– Хорошо, я позабочусь об этом… Куда же вы теперь?
– На Запорожье… Наши друзья тоже должны узнать поскорее о замыслах турок.
– Дорога далекая… Я сейчас прикажу, чтобы из войсковых складов вас обеспечили сухарями, пшеном и солониной.
– Большое спасибо… Тогда уж, если пан генерал так любезен, – вставил Палий, – пусть он распорядится, чтобы нас обеспечили также порохом и оловом, а то в степи встречается не только четвероногая дичь…
Гордон улыбнулся и крепко пожал казакам руки.
– И такое распоряжение отдам!
5
До самого Чигирина лежал глубокий снег, и казаки по бездорожью, напрямик, продвигались с большим трудом. А в последний день внезапно подул теплый ветер, и чигиринская Каменная гора, куда путники въехали в полдень, чтобы взглянуть на руины города, загомонила весенними ручейками.
Отдохнув с полчаса на крутой вершине и с грустью осмотрев мертвые развалины когда-то могущественного замка, разрытые турками, запущенные валы и заметенные снегом пожарища, оставшиеся от домов, всадники тронулись дальше.
За Субботовом Роман, который ехал впереди, вдруг крикнул:
