– Эге-ге! И впрямь пташка! – загудел радостно Метелица и, чтобы получше рассмотреть свою добычу, с трудом нагнулся ниже и просунул голову под свод кибитки. – Да еще и хороша, разрази меня гром! Дарма что некрещеная!
Женщина с ужасом смотрела на усатого, побагровевшего от усилия старого казака. Пышная русая коса рассыпалась по яркой одежде. Красивые руки взметнулись вверх, как крылья чайки, и застыли, словно прося пощады или защищаясь от удара.
– Пан, не убивай меня! Не убивай! – вдруг взмолилась женщина по-польски. – Я не мусульманка! Христианка естем!
Метелица озадаченно уставился на нее, толстой пятерней почесал бритый затылок. Его суровое лицо подобрело, между бровями разгладилась глубокая морщина.
– Гм, говоришь, полька?
– Так, пан! Так!
– Значит, невольница получается?
– Так, пан! Так!
– А испугалась чего?
– Думала, зарубишь меня…
– Глупенькая, мы невольников не рубим, а вызволяем. И ты будешь вольная!
– Дзенькую бардзо
[44], – чуть слышно прошептали помертвевшие уста.
Метелица подморгнул ей, подкрутил ус.
– Благодарностью не отделаешься! Га-га-га!.. Муж дома есть?
– Был.
– Вот обрадуется, черт его подери, когда такое солнышко ясное заглянет вдруг в его осиротелую хату. А? Эх, был бы я помоложе!..
Женщина ничего не ответила, все еще, очевидно, не веря в свое счастливое спасение.
Метелица с сожалением крякнул, тяжело вздохнул, вспомнив, наверное, о своих шести десятках, и выпрямился в седле.
– Ну, пани, прошу прощения, я оставлю тебя тут, так как должен ехать. Хлопцы, кажись, выпустили из рук мурзу, чтоб им пусто было!
И старый казак поскакал к лесу, где стояли обескураженные неудачей Арсен и его побратимы. Салтан нырнул в заросли и скрылся в хорошо знакомых ему оврагах.
3
Салтан Гази-бей с двумя маленькими сыновьями-близнецами на руках вихрем проскакал на взмыленном коне по узкой улице Бахчисарая, на ходу крича: «Казаки! Казаки!»
Перед воротами ханского дворца, на каменном мостике, под которым журчал мутный поток, он осадил коня: ханские нукеры длинными копьями преградили ему дорогу.
– Казаки! В Ак-Мечети казаки! – прохрипел салтан. – Быстро к хану! Бейте тревогу!.. Вот-вот они будут здесь!
Нукеры посерели от страха. Один из них торопливо открыл ворота, а второй принялся изо всех сил колотить железным чеканом в большое медное било.
Узкие улочки растревоженного Бахчисарая разом заполнились мечущимися людьми.
Салтан въехал во двор ханского дворца. Страшное слово «казаки!» моментально облетело все закоулки и подняло на ноги всех от мала до велика.
Со второго этажа по лестнице деревянной галереи быстро сбежал в золотистом шелковом халате хан Мюрад-Гирей. Увидев запыленного всадника на мокром от пота коне, кинулся к нему.
– Что? – выдохнул испуганно.
– Великий хан, казаки!
– Где?
– Перешли Альму и с минуты на минуту будут здесь! Я едва выскользнул из их рук! Все мои погибли…
– О Аллах!
– Великий хан, дорого каждое мгновение! Не медли! Мюрад-Гирей повел округлившимися от испуга глазами на нукеров.
– Коней! – закричал визгливым голосом. – Коней! Посадить всю мою семью на коней – и в леса! Живей!
Ему подвели гнедого рысака. Не ожидая, пока другие члены семьи соберутся и сядут на коней, он вскочил в седло и ловко сунул в стремена мягкие, обшитые атласом комнатные туфли.
Лопотал на ветру золотистыми полами роскошный халат. Блестела на солнце вспотевшая бритая голова. Тучи пыли вздымались из-под копыт ханского коня.
Без оружия, без чалмы, плешивый, в цветастых шелковых шароварах и в таком же халате, грозный Мюрад-Гирей был похож не на хана-воина, перед которым трепетал весь Крым, а на обрюзгшего престарелого купца из Кафы или Гезлева.
Перепуганные жители городка шарахались от его коня и жались к глиняным заборам. Следом за ханом мчались нукеры, ханские жены, сыновья и дочки. Топот копыт, вопли, туча пыли и перьев от раздавленных конями гусей – все это нагоняло еще большую панику на бахчисарайских жителей, и так уже ошалевших от известия о нападении казаков, свалившихся как снег на голову.
Со всех сторон слышались крики:
– Казаки!
– Урус-шайтан!
– О вай-вай, горе нам, правоверные!
– О Аллах!
Люди словно обезумели. Кричали. Плакали. Умоляли ханских воинов не оставлять их на произвол судьбы. Но никто никого не слушал. Слепой животный ужас гнал хана, его бесчисленную семью, дворцовую стражу прочь из Бахчисарая. Скорее туда, в леса, темно-зелеными кущами лежащие по взгорьям и глубоким долинам! На яйлу
[45], а там – к морю, где всегда наготове стоят ханские корабли!
Едва успели последние беглецы укрыться в лесу, как в противоположной стороне, на севере, взвилась пыль – это мчались передовые отряды запорожцев.
Хан в бессильной злобе скрежетал зубами. Страх и стыд переполняли его сердце. Почему перекопский бей вовремя не предупредил его об опасности? Или казаки уничтожили весь гарнизон Перекопа? О великий Аллах! Теперь Урус-шайтан со своими воинами прольет море крови правоверных! И ты допустил это, о великий Аллах! Хан взглянул на свой расшитый халат, на мягкие туфли – и на него с новой силой нахлынул стыд. На кого стал похож? Как будет смеяться над ним султан Магомет, когда его соглядатаи, которыми наводнен Крым, донесут ему о позорном бегстве хана!
Однако раздумывать некогда. Через полчаса казаки будут тут.
– Вперед! – крикнул хан и быстро, первым понесся галопом прочь.
Поздно вечером добрался он до Ялты, бросив поводья слугам, взбежал по трапу на галеру. Только здесь почувствовал себя в безопасности, немного успокоился. В любой миг галера могла отчалить от берега и выйти в открытое море, где никто уже не догонит ее… Но после недолгого размышления хан отменил приказ о выходе в море, он решил заночевать на корабле, не выходя из ялтинской бухты.
Постепенно к нему возвращалась способность трезво рассуждать. Страх за собственную жизнь прошел, и он начал думать о том, как собрать войско, чтобы дать отпор Сирко. Переодевшись в военную одежду, прицепив на бок саблю и засунув за пояс пистолеты, из жалкого беглеца он вновь превратился в грозного хана, его голос, когда начал отдавать нукерам приказания, обрел обычную силу и уверенность.
