– Да беги же, холера ясная! – воскликнул Иваник, не замечая, что перенял от Спыхальского его излюбленное ругательство.
Но бежать уже было поздно. Ордынцы стремительно приближались. В воздухе просвистели стрелы, и одна из них впилась Иванику в руку. Он неуклюже взмахнул высоко поднятой саблей, вскрикнул и стал медленно оседать на землю. На белой полотняной рубахе быстро расплывалось красное пятно.
– Зинка! – позвал Иваник. – Спаси! Погибаю…
Кузьма нагнулся, чтобы вытащить стрелу, но не успел: прошелестел аркан и обвился вокруг шеи, затягиваясь. Кузьма задохнулся, выпустил саблю из руки и упал рядом с Иваником.
– Прикончить их, батько? – услышал Кузьма юношеский голос.
Рожков открыл глаза. Над ними стояли два всадника: один молодой с хищной улыбкой, второй – пожилой человек с густой черной бородой.
– Не нужно, Чора, – ответил старший. – За них на невольничьем базаре дадут кое-что… Прикажи связать их!
– Хорошо, батько, – сказал молодой и крикнул воинам: – Эй, люди, свяжите их и отправьте в наш стан!
Людоловы длинными узкими сыромятными ремнями из невыделанной лошадиной шкуры связали руки Иванику и Рожкову. И тут же нагайки хлестнули их по плечам. Пленники вскочили на ноги. Тугой аркан потянул их за собой…
Набег продолжался недолго. Орда налетела внезапно, как вихрь среди ясного дня, но, получив отпор, начала сразу отступать, захватив сотни пленных и подпалив несколько строений. Казаки и стрельцы повсюду выбили ордынцев за границы города, и они, промчавшись по околицам, вскоре исчезли, оставив после себя трупы, пожарища и плач родных по убитым и угнанным в плен.
Каменец
1
Отряд Палия остановился в чаще Краковецкого леса, самого крупного на Подолии в те времена. Лес не только мог защитить от постороннего глаза и внезапного нападения врага, летом он был для воинов родным домом с щедрым столом. Здесь можно было пасти коней, строить курени и без опасений разводить костры. В лесу водилось множество всякой дичи: зайцы, дрофы, гуси, косули, лоси, медведи. Кроме того, земля была сплошь усыпана ягодами, а на кислицах и диких грушах плодов – как росы поутру.
Выбрав у ручья под горой, где били ключи, ровное местечко, Палий приказал казакам ставить курени, а сам подошел к Арсену, который стоял в сторонке с Романом и Спыхальским. Неподалеку на сломанном дереве сидела похудевшая загрустившая Вандзя. Опустив голову, она потупила взгляд и, кажется, ничего не замечала вокруг.
– Ну вот, панове-братья, юж и наступило время нашей разлуки, – с грустью сказал Спыхальский. – Отсюда мы сами будем добираться до Львова… Жаль мне расставаться с вами, но должен…
Он обнял Арсена, ткнулся колючими усами в его щеку и тихо прошептал:
– Эх, и люблю тебя, холера ясная!.. Hex буду песий сын, коли лжу молвлю… Люблю, как брата… Жалко, Златки и Стехи нема! Но надеюсь – найдутся они…
Пан Мартын отступил, и Арсен увидел на реснице товарища слезу.
– Мы еще встретимся, пан Мартын! Ей-богу, встретимся, помяни мое слово! – Арсен не верил в то, что говорил, но ему очень хотелось успокоить друга, ведь и у самого на сердце было тяжко. – Приедешь к нам в Новоселки… на свадьбу… Как найдется Златка, я дам тебе знать… Я тоже надеюсь…
– Приеду! – пообещал Спыхальский и начал обнимать Романа и Палия.
Несколько минут спустя он подсадил Вандзю на коня, ловко вскочил в седло. Помахал рукой.
– Прощайте, братья!
Зашелестели зеленые кусты орешника, и пан Мартын скрылся в густом дремучем лесу.
2
А в Немирове продолжалась кутерьма: гетман всех подряд подозревал в измене, в том, что от него скрывают золото и драгоценности, необходимые для казны. Не было дня, чтоб на Выкотке кого-то не истязали или не вешали.
В последнее время в немилость попал и полковник Яненченко. После того как сын гетмана Самойловича полковник Семен Самойлович с войском напал на Правобережье и выгнал его из Корсуня, Яненченко перебрался в Немиров и поселился на Шполовцах. Хитрый, коварный и не менее жестокий, чем Юрась Хмельницкий, он, кроме того, был еще властолюбивым и корыстным человеком. Вместе с тем полковник хорошо знал Юрася и понимал, что тот никогда не поступится ни властью, ни добычей в его пользу. А недавно гетман совсем свихнулся: вбил себе в голову, что возродить Правобережье и всю Украину сможет только тогда, когда в своих сундуках будет иметь достаточное количество золота и серебра, чтобы содержать большое войско. Он требовал денег не только с населения, но и со своих сотников и полковников.
– Пан Иван, ты до сих пор не внес в мою казну ту тысячу злотых, о которых я напоминал тебе еще зимой, – сказал как-то Юрась полковнику Яненченко, когда они остались в гетманской светлице втроем; кроме них был еще Ненко. – А говорят, деньжата у тебя есть…
– Пан гетман, откуда у меня деньжата! – воскликнул пораженный Яненченко и схватил гетмана за руку. – Юрий, ты это всерьез? Или шутишь?
Но дружеское обращение никак не подействовало на гетмана. Взгляд его был суров, а бледное красивое лицо будто окаменело.
– Если ты, пан Иван, не хочешь лишиться моего расположения, советую тебе немедленно ехать вот с ним, – гетман указал на Ненко, – домой и привезти все, что ты заграбастал, находясь у меня на службе…
– Ясновельможный пан гетман!.. – обиженным тоном начал полковник.
Юрась не дал ему закончить:
– Не думай, что если ты женат на моей сестре, то я все прощу тебе… Для меня сейчас нет ничего дороже родины, для ее блага я готов на все! И если бы мне пришлось посадить тебя в яму, так я не остановился бы и перед этим. Запомни это!
Яненченко сник, втянул голову в плечи. Он исподлобья глянул на гетмана и тут же потупил взор. Но Ненко, который внимательно следил за этой беседой, успел заметить, какой злобой блеснули глаза полковника. «Это хорошо, – подумал Ненко. – Волки погрызлись друг с другом, тем легче они оба смогут попасть в западню!»
– Изволь, пан гетман, я сделаю так, как ты приказываешь, – произнес Яненченко. – Прошу только – не нужно охраны… Клянусь, через час-другой я сам прибуду на Выкотку со всем, что у меня есть.
Юрась пристально посмотрел на него и холодно сказал:
– Ладно. Но не вздумай обмануть меня!
Не прощаясь, Яненченко вышел из светлицы.
Ни через час, ни через два не возвратился он на Выкотку. Вечером казак-гонец, посланный гетманом, сообщил, что полковник, оседлав двух самых быстрых коней, выехал из дома и повернул на Винницкий шлях. А там его след затерялся…
3
Заехав в Круглик и убедившись, что от его небольшой усадьбы – просторного деревянного дома, какие строят зажиточные крестьяне-лемки
[55], от поветей и клуни, от всего хозяйства – не осталось после татарского набега ничего, кроме головешек, а двор уже зарос бурьяном, Мартын Спыхальский с болью в сердце повернул коней и поехал во Львов. Еще по дороге в Круглик он узнал, что его бывший сюзерен маршалок
[56] Станислав Яблоновский теперь – коронный польский гетман, и пан Мартын, не имея в целом крае места, где бы мог преклонить с женою голову, направился к нему, надеясь, что Яблоновский не забыл его и поможет обзавестись хозяйством или возьмет к себе на службу. Пан Мартын с присущим ему великодушием давно простил пану гетману его прежние ухаживания за Вандзей и решил не напоминать ему об этом. Но жене напомнил – не стерпел. Въезжая на широкое подворье городского замка, запруженного военным людом, пан Мартын внезапно сжал Вандзе руку и строго сказал:
