Услышав это, Алла закричала и прямо в зале суда упала в обморок. Ее пронесли мимо Максима. Эта сцена поразила его больше всего: здоровые амбалы в полицейской форме выносят его жену из зала заседания, почему-то вперед ногами, а он стоит за решеткой и не может ничего сделать.
На второй день после заключения в тюрьму его привели к начальнику учреждения. Тот вперил тяжелый взгляд в стоящего перед ним зэка, спросил:
– Как здоровье?
– Не жалуюсь, – коротко ответил заключенный.
– Ты можешь «вырубить» меня голыми руками?
Максим удивленно посмотрел на него:
– Зачем?
– Отвечать на вопрос! – рявкнул начальник тюрьмы.
– Смогу.
– Х-х-ры, – удовлетворенно прохрипел начальник, указал на привинченный к полу табурет, – присядь. – Затем раскрыл папку на столе. – Так, Иконников Максим Михайлович, тысяча девятьсот семьдесят девятого, русский, высшее, спецназ ГРУ, подполковник, хм-м, – покачал головой, удивленно посмотрел на Максима. – Статья сто пятая. Кого замочил?
– В драке… защищался.
– Ну да, все вы так говорите, – хмыкнул начальник тюрьмы, закрыл папку, оперся грудью на столешницу, уставился немигающим взглядом. – Есть шанс скостить срок. Работа в учебно-тренировочном лагере.
– Какая работа?
– В спарринге. Тренировки с омоновцами. Условия – отдельная одиночная камера, усиленное питание.
– Меня интересует шанс?
– Год за три. Естественно, при хорошем поведении.
– Надо подумать
– Думай. Завтра скажешь.
Он слышал об этих засекреченных центрах подготовки. Один старый коллега из «Альфы», давно на пенсии, рассказывал: «Там разрешено все, любые приемы. Это как лицензия на убийство. Но и у куклы тоже такие же права. Психологически это шок. Не все выдерживали. Некоторые альфовцы прямо перед боем отказывались. Их сразу же убирали из отряда».
Максим согласился. Если уж у бандитов в Сирии выжил, размышлял он, то у себя-то на Родине, наверно, не погибну. Да и потом, три года – это не девять.
Едут уже часа три. Правая рука, пристегнутая к верхнему пруту решетки, затекла, несколько раз, когда машина резко тормозила, Максим ударялся головой о решетку. Конвоиры спали, сидя на лавке, не обращали на него никакого внимания. Лишь один раз толстомордый сержант подошел к нему, посмотрел в лицо, издевательски вежливым тоном спросил:
– Жалобы есть?
– Жалоб нет, – спокойно ответил Максим и улыбнулся в лицо конвоиру.
– Угу, – удовлетворенно хмыкнул конвоир и возвратился на свое место.
Наконец, автозак остановился, Максим услышал, как хлопнула дверь кабины, через минуту открылась дверь фургона. Прапорщик заглянул внутрь, бросил взгляд на заключенного, протянул старшему конвоя лист бумаги: «Проезжайте!»
Проехали еще метров сто. Машина остановилась, водитель выключил мотор. Один из конвойных открыл дверь фургона, второй отстегнул от руки Максима ненавистный браслет: «Выходи!»
Максим спрыгнул из автозака на землю и зажмурился от яркого света. Апрельское солнце ярко светило и приятно грело. Огляделся. Он стоял посредине большой асфальтированной площадки. Перед ним большой ангар, дальше трехэтажное здание, на крыше которого установлен большой белый шар. «Спутниковая антенна», – догадался Максим. Вдали у забора – две вышки с часовыми.
Рядом с заключенным встали два бойца в маскхалатах, направили на него автоматы. Поодаль – старший лейтенант, тоже в маскхалате, но без оружия. Он внимательно прочитал сопроводительный документ, подписал бумагу у старшего конвоя, приказал автоматчикам: «К Самураю его!» Один из автоматчиков подошел к Максиму: «За мной». Максим двинулся за охранником, второй автоматчик пошел сзади, держа заключенного все время на прицеле.
В ангаре Максима завели в небольшое помещение, где находились двое: смуглый мужчина с волчьим лицом и миловидная женщина в белом халате, сидевшая за столом. Мужчина подошел к нему, окинул с ног до головы взглядом, приказал:
– Раздевайся до трусов!
Заключенный выполнил приказ. Мужчина оглядел Максима и удовлетворенно заключил:
– Хорош! Переломы, сотрясения мозга были?
– Не было, – ответил Максим.
– Эпилепсия, синдром Туретта, приступы мигрени?
– Не было.
– Встань сюда! – показали ему на деревянную подставку с вертикальной шкалой. Максим встал. Мужчина измерил рост.
– Сто восемьдесят один, – бросил он женщине, которая записала данные в особый документ. – Встань на весы! Семьдесят пять. Маловато. Но хор-р-ош! – еще раз повторил мужчина, цокнув языком.
После этого Максима повели в другое здание, похожее на длинный сарай, которое находилось на границе территории объекта, у самой вышки с автоматчиком. Его завели внутрь.
Планировка сарая удивила Максима. Вдоль стен стояли большие камеры-клетки, в которых находились люди. Между собой камеры разделялись кирпичными стенами, а на фасадной стороне камер были решетки до самого потолка. Видимо, проект был содран с американских тюрем. Вдоль длинного коридора на потолке висели плафоны, освещавшие помещение синеватым светом. От этого люди, находившиеся в камерах, казались неестественными, словно мертвецы из фильма ужасов. Когда Максима проводили вдоль камер, заключенные, находившиеся в них, буквально прилипали к решеткам, жадно рассматривая вновь прибывшего. Воздух в сарае был спертый, пахло человеческим потом и экскрементами.
– Але, куколка! С прибытием в ад! – громко крикнул Максиму полуголый мужчина в татуировках.
Иконникова подвели к пустой камере в самом конце коридора. Один из конвойных с лязгом открыл замок на металлической решетке, отошел в сторону, приказал: «Заходи!» Максим зашел в клетку, дверь за ним закрылась, щелкнул замок. Солдаты вышли из здания.
Максим осмотрел свое новое место обитания, в котором ему придется провести три года. Площадь камеры примерно три на три метра, цементный пол, в углу охапка несвежего сена. В другом углу – таз с водой и еще один таз – плоский и пустой. Вся обстановка!
– Привет, новенький! – К решетке напротив подошел высокий худой мужчина. У него было грубое вытянутое лицо, похожее на морду лошади.
– Привет, – сдержанно ответил Максим.
– Рассказывай, как попал сюда.
– Драка в изоляторе, труп, сто пятая статья.
– Понятно. Как сюда завербовали?
– Год за три.
– Дурак, – зэк усмехнулся, помотал головой.
– Что, обман?
– Теоретически нет, но практически… – Зэк цокнул языком и снова помотал головой. – Я здесь самый старый. Не по возрасту, а по сроку. Три месяца уже, смотри, что из меня сделали.
