– Но ты этого не хочешь? – Сорча придвинулась ближе, почти касаясь его бедра, и поставила бокал рядом с его бокалом. – Цезарь, ты взрослый мужчина.
– На мне лежит ответственность, Сорча. – Он отвернулся.
– Все это действительно рухнет, если ты не женишься на ней? – Она обвела рукой офис, в котором еженедельно заключались сделки на десятки миллионов долларов.
– Моя семья строит империю, а не сад роз. У меня есть обязанности. Я согласился со всеми условиями.
– Прекрасно! Поступай вопреки инстинкту и готовься принять последствия этого шага.
– Откуда у тебя столько наглости? Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? Я никогда не понимал, почему терплю тебя, – пробормотал Цезарь. Но он не был сердит, скорее недоволен собой. – Мои решения всегда продиктованы разумом. Сотни фактов подтверждают, что женитьба на Дайеге – правильное решение.
– А твое счастье – не достаточная причина для другого выбора? Что случится, если ты откажешься жениться на ней? Тебя сожгут?
Цезарь поджал губы, взял бокал и выпил виски.
– В самом деле. Моя мать перестанет меня любить? Она никогда и не начинала. – Он со стуком поставил бокал на столик. – Но многое из того, что сейчас контролирую я, уплывет в руки моего брата.
– Неужели? Ведь ты доказал, что достоин этого поста. Я не верю.
Цезарь смотрел на ее пальцы, вцепившиеся в его кисть, его тон стал интимным.
– Ты останешься на работе, если я откажусь жениться на ней?
– Ты откажешься жениться, если я не подам заявление об уходе? – фыркнула Сорча.
Она не значит для него так много. Учитывая, какую выгоду он получит от брака с Дайегой, Цезарь не отменит свадьбу только ради того, чтобы переспать с секретаршей.
– Если ты позволишь мне овладеть тобой, я это сделаю. Ты будешь удивлена, узнав, на что я готов пойти, чтобы удостоиться этой привилегии. – Цезарь смотрел на ее губы.
Ее сердце гулко забилось.
– Цезарь…
– Я хочу целовать тебя, Сорча. – Он поднял руку и пальцем очертил ее подбородок.
«Дыши», – приказала себе она, но не могла заставить свои легкие работать. Рот ее раскрылся, когда он наклонил голову и накрыл ее губы своими губами.
Вот что он имел в виду, утверждая, что ей нужен мужчина, способный контролировать ситуацию. Старшая из четверых детей, которых растила только мать, Сорча рано повзрослела, заботясь о своих сестрах, а затем помогая им материально. Она легко брала на себя ответственность, но Цезарь уже первым своим прикосновением дал ей понять: он жаждет дать ей все, что она хочет.
Его властный поцелуй обладал теми же свойствами, что и голос или указующий палец: «Мы здесь, а потом мы очутимся там. Идем со мной. Я покажу тебе путь».
Сорче нравилось, как ее царапает его легкая щетина. Ее губы льнули к губам Цезаря.
Он обнял женщину за талию и усадил себе на колени. Они прервали поцелуй и посмотрели друг другу в глаза. Может, надо напомнить ему об их соглашении? Все-таки он – ее босс.
«Ты будешь удивлена, узнав, на что я готов пойти, чтобы удостоиться этой привилегии…»
Его шея стала горячей под ее ладонью, а пальцы, лежащие на ее бедре, вызвали тягучую боль в лоне. Сорча сотни раз фантазировала, как занимается с ним любовью. Ночами она металась в постели, в то время как он развлекался с другими женщинами.
Но в этот раз Цезарь займется любовью с ней. Она наконец-то узнает, какие ощущения будят его ласки, что это значит – его полное и безраздельное внимание. Ее сексуальную жизнь можно было назвать катастрофической. Она не получила удовлетворения с тем слабаком художником.
Сорча жаждала секса, жаждала Цезаря. Она хотела заняться с ним любовью.
Остаться с ним.
Она обхватила ладонью его затылок и подставила губы для поцелуя.
Глава 4
Цезарь снова появился в больнице только на следующий день. К этому времени у него состоялись разговоры с матерью и братом. В Лондон прилетел его отец.
Общее мнение сводилось к тому, что ситуация не требует отмены свадьбы, даже если он уверен, что это его ребенок.
Их поведение почти так же раздражало Цезаря, как вчерашний поступок Сорчи, когда она заявила, что он использовал ее, а потом попросила его уйти. Она была бледна, под глазами залегли тени, медсестра стояла рядом с упаковкой болеутоляющих.
Цезарь не знал, как отнестись к ее обвинениям. Он не помнил, что именно рассказал о ней Дайеге.
Он не терпел беспорядка ни в делах, ни в мыслях. Сейчас главное – выяснить, является ли Энрике его сыном.
Оказавшись в больнице, Цезарь направился прямиком в детскую палату, чтобы внимательно рассмотреть мальчика. Ему требовались доказательства.
Сорча была там. Она укладывала ребенка в колыбель. Выражение ее лица было расслабленным и нежным. Когда она подняла глаза и увидела Цезаря, улыбка исчезла.
– Я предположила, что ты вернулся в Испанию. – Она вздернула подбородок.
Цезарь всегда восхищался тем, что ее невозможно запугать. Но вступить с ним в борьбу в такой момент – не самое лучшее.
Он подошел ближе и склонился над ребенком, пытаясь найти в нем черты, которые напомнили бы ему его самого.
Сорча сжала кулаки и молча ждала его вердикта. Миниатюрные брови по форме напоминали брови всех мужчин Монтеро. Носик кнопочкой и пухлые щечки были как у любого другого младенца. Ротик похож на рот Сорчи. Волосы? Такого же цвета, как у него, решил Цезарь, но это неубедительно. Уши?
Поиски сходства были похожи на его бесплодные попытки вспомнить, как был зачат ребенок. Цезарь целую ночь занимался этим, доведя себя до исступления.
Он никогда ничего не признавал, если это не было подтверждено фактами. Он никому не верил на слово. Цезарь очень сильно обжегся, когда человек, которого он считал своим другом, вскрыл засекреченные файлы и украл экспериментальные данные и результаты опытов за год, и это чуть не довело его семью до банкротства.
Однако после аварии, после частичной потери памяти он был вынужден принимать некоторые вещи на веру. Никаких подтверждений этому не было, помогал только инстинкт.
Сейчас инстинкт подсказывал Цезарю, что следует поверить личной помощнице, которая никогда его не подводила.
– Если у тебя имеется другая версия по поводу отцовства, Сорча, самое время изложить ее, – заявил он.
Цезарю казалось, что он стоит на вершине скалы, а у его ног разверзлась бездна.
– Я говорю правду. – На лице женщины мелькнуло отчаяние. – А что? Что ты собираешься делать?
– Давай перенесем разговор в твою палату, где сможем остаться наедине.
Они говорили на валенсийском диалекте, и в детской была только одна медсестра, однако Сорча кивнула. Цезарь придержал для нее дверь и медленно шел рядом с ней, пока она, опираясь о стену, брела к палате.
