Энрике закряхтел, и Цезарь перевел взгляд с нее на сына. Его лицо смягчилось. Он взял мальчика, подбросил его в воздух и поцеловал. Энрике дотронулся до его щеки ладошкой.
– Я тоже рад тебя видеть, парень. Но мне нужно поговорить с твоей матерью. Анджела, вы не возражаете? – Он передал Энрике матери Сорчи, которая, подмигнув зятю, согласилась присмотреть за внуком.
Цезарь протянул руку Сорче. Она встала.
Но прежде чем отойти, он сказал Тому весьма зловеще:
– Ты, конечно, знаешь, что ничто, сказанное за этим столом, не имеет законной силы?
– Да, знаю, – ответил Том с улыбкой. – Твоя жена сказала то же самое.
Цезарь взглянул на нее:
– А я всегда считал, что у тебя мягкое сердце.
– Я могу быть холодной и расчетливой, когда в этом есть необходимость, – ответила Сорча и пошутила: – У меня были хорошие учителя.
Глаза Цезаря сузились.
– Я забронировал для нас номер в отеле. Позвоните, если мы вам понадобимся, – сказал он теще и потянул Сорчу за собой, не позволив ей даже взять сумку.
Отель находился недалеко, и начать разговор по дороге не удалось. К тому же шел дождь, поэтому они торопились. За стойкой ресепшн стояла та же женщина. Она высокомерно подняла брови, когда Цезарь сказал, что он забронировал номер.
Беря ключи, он обратился к ней:
– Моего отца зовут Хавьеро Монтеро Салазар, гранд Испании. Я его старший сын. Это означает, что в будущем я и моя жена станем герцогом и герцогиней. Такого рода вещи, похоже, впечатляют ваше руководство. Вы развешиваете на стенах фотографии титулованных особ. – Он указал на фотографию актера, произведенного в рыцари. – Мне следует обсудить ваши плохие манеры с вашим работодателем?
– Нет, сэр, – едва слышно прошептала женщина, широко раскрыв глаза.
Больше Цезарь не добавил ни слова.
Когда он запер дверь номера и бросил ключ на стол, Сорча сказала:
– Могу я наконец спросить, что ты здесь делаешь?
Она дрожала и надеялась, что Цезарь спишет это на холод.
– А где я должен быть? Сидеть в пустом доме и ждать тебя? – Он снял мокрый пиджак, зашел в ванную комнату и принес два полотенца, одно из которых протянул Сорче. – Мне показалось, что ты планируешь задержаться в Ирландии.
Сорча помолчала.
– Я хотела убедиться, что с Томом все пройдет гладко, – солгала она. – И еще хотела изучить официальные документы, присланные маме, и объяснить ей их содержание, чтобы она понимала, что подписывает.
– После этого ты собиралась вернуться домой? – настаивал Цезарь.
Домой… Сердце у нее закололо. Деревня, в которой жила ее семья, была для нее домом.
Но ее домом была и вилла в Испании. Сердце Сорчи знало это.
– Сорча!
– Не сердись на меня! – сказала она, прижимая полотенце к лицу, затем принялась сушить волосы. – Я знаю, что ты был воспитан без любви. Ты не умеешь любить, но я надеялась, понятно? Три года я надеялась, что ты влюбишься в меня, а ты все не влюблялся. Более того, ты собрался жениться на другой, а я не могла это видеть. Поэтому я попыталась уйти и.
– Ты всегда любила меня, – сказал Цезарь, бросая на кресло полотенце и пиджак. – Ты сказала мне это в тот день? В Валенсии?
– Может быть, – пробормотала она. – Я могла прошептать это после того, как мы занимались любовью, когда ты задремал.
Цезарь смотрел на нее так, как смотрел всегда, как только заходила речь о Том Дне. Словно он хотел просверлить дырку в ее голове и забрать воспоминания, которые были ему недоступны.
– И ты молчала, потому что…
– Любить человека и знать, что он тебя не любит, – это мука.
Сорча отбросила полотенце и обхватила себя руками. Ей было холодно, и она чувствовала себя несчастной.
– Это может быть похоже на то чувство, которое испытал я, очнувшись в клинике и узнав, что единственный человек, которого я хочу видеть, уволился и покинул Испанию.
Она смотрела на Цезаря во все глаза.
– Ты правда чувствовал себя так? – тихо спросила Сорча. – Дайега вынудила меня уйти.
– Тогда я об этом не знал. Знал только, что тебя нет рядом.
– Прости. Я хотела быть рядом с тобой.
Цезарь пожал плечами:
– Я не предполагал тогда, что ты любишь меня. Но я ждал тебя просто потому, что ты – Сорча.
Она улыбнулась, решив, что это комплимент.
– Ты права, любовь для меня незнакомое понятие. Мои родители такие… какие они есть. Моя мать принадлежала к титулованной семье, у которой не было денег. Она должна была удачно выйти замуж. Мой отец? Я подозреваю, что он один из тех гениальных ученых, которые не испытывают чувств, свойственных среднестатистическому человеку. Единственный раз, когда я позволил чувствам овладеть мной, поверил в дружбу – в дружбу, не в любовь, – меня предали. Знаешь, когда я наконец начал понимать, на что похожа любовь?
Сорча покачала головой.
– В тот день, когда пропала твоя племянница. Ты была сама не своя. Если бы пропал Энрике. Я не могу говорить об этом спокойно. Но тогда я понял, что ты любишь эту маленькую девочку, и представил, что стало бы с тобой, если бы она не нашлась. Честно говоря, это была не самая лучшая реклама любви.
– Но ты любишь Энрике, правда? – забеспокоилась Сорча.
– Очень. – Дыхание его на миг пресеклось, плечи безвольно поникли. – Я не могу думать о том, что, если бы подмена в больнице удалась, его у нас не было бы. Или о том, что я мог бы никогда не узнать о нем. Мне следовало сказать об этом раньше, Сорча, но спасибо тебе. Спасибо, что ты сохранила нашего сына и привела его в мою жизнь. Он… В общем, Рико выразился лучше: Энрике – мое самое большое достижение. Спасибо, что родила его мне.
От охвативших ее эмоций глаза женщины наполнились слезами. Сорча всхлипнула. В то же время она не могла не спрашивать себя: Цезарь любит их сына. а как насчет нее? Неужели он не любит ее хотя бы немного?
– Я тоже люблю его, – начала она натянуто. – И я не смею отказать ему в отце и в праве на титул и наследство, но я не знаю, что делать с нашим браком. Я вернусь в Испанию, обязательно, но мне нужно время.
– Сорча! – Цезарь подался вперед и взял ее за руки. Его руки были теплыми, ее – холодными. Он нахмурился. – Я никогда не узнаю, что сказал Дайеге и почему произошла авария. Но я убежден, что отправился к ней для того, чтобы отказаться от свадьбы. Скорее всего, в тот день я осознал, что тоже тебя люблю.
– Можешь не говорить это, – хрипло произнесла она. – Я же сказала, что вернусь.
– Нет. – Цезарь сжал ее руки. – Мне нелегко это сказать, но так будет правильно. Я очнулся после аварии, и я сердился. Сердился, что потерял память, сердился, что ты уехала, а я должен жениться на Дайеге. Затем позвонили из лондонской больницы, и меня охватил миллион чувств. Озадаченность, и шок, и.
