Отсчет времени начнем с вечерней вахты, которая заступила 16 февраля в 16 ч. 00 мин. в составе старшего штурмана, второго помощника капитана, рулевого и впередсмотрящего матроса. Кроме вахтенных, на мостике судна находились капитан и опытный новозеландский лоцман – Дон Джемисон. Он прекрасно знал район плавания и к тому же являлся начальником Марлборской акватории.
Как свидетельствуют члены экипажа, теплоход шел очень близко к берегу, чтобы пассажиры могли любоваться великолепными морскими пейзажами.
На подходе к мысу Джексон лоцман, неожиданно изменив заранее согласованный и проложенный на карте курс, направил «Михаила Лермонтова» в узкий пролив между мысом и скалистой отмелью, на которой возвышался маяк.
На хронометре было 17 ч. 38 мин., когда теплоход «Михаил Лермонтов» налетел на риф и получил пробоину в правом борту. Удар был скользящий, поврежденными оказались несколько водонепроницаемых отсеков. Вскоре стало ясно, что спасти теплоход не удастся. Последовало объявление, что «Михаил Лермонтов» напоролся на рифы, но причин для беспокойства нет, так как суда такого класса считаются непотопляемыми. Экипажу было рекомендовано надеть спасательные жилеты.
Пассажирская служба получила распоряжение проконтролировать сбор пассажиров у шлюпок и обеспечить для них спасательные жилеты.
В 18 ч. 04 мин. судно, продолжая медленное движение в залив Порт-Гор, второй раз ударилось правым бортом о камни.
Чтобы не создавать паники, проемы трапов закрыли брезентом, который скрывал от глаз быстро прибывающую с нижних палуб воду.
В 19 ч. 13 мин. вода залила главный распределительный щит. Произошло обесточивание, перестали работать топливные насосы, сработала автоматика отключения главных двигателей. Остановились основные дизель-генераторы, а мощности аварийных дизель-генераторов хватало только на то, чтобы обеспечить минимальное освещение судна.
В 21 ч. 35 мин. к месту разыгравшейся трагедии подошел паром «Арахура», следовавший из Пиктона через пролив Кука. Танкер «Тарихико» принял на борт 356 пассажиров и членов экипажа, остальные спасенные находились на пароме «Арахура». В экстремальной ситуации экипаж теплохода «Михаил Лермонтов» спас всех пассажиров, не потеряв ни одного человека.
Все казалось предельно ясным: вина лоцмана, указавшего неверный курс, и старшего штурмана, передоверившего управление судном лоцману, была очевидной. Неясными были только мотивы, побудившие старшего лоцмана Дона Джемисона направить теплоход на камни рифа, известного еще со времен Джеймса Кука. И еще загадка: почему Балтийское морское пароходство, потеряв современный, недавно прошедший дорогостоящую реконструкцию лайнер, не настояло на проведении судебного расследования по горячим следам? Иск совету директоров Марлборской акватории и ее начальнику старшему лоцману Дону Джемисону был выставлен только осенью 1989 г.
Обратимся к мнению Героя Социалистического Труда, кандидата технических наук Арама Михайловича Оганова – основного капитана теплохода «Михаил Лермонтов», который в тот рейс был в отпуске.
– Мы очень мешали иностранным компаниям. Будучи капитаном, я неоднократно получал письменные и устные угрозы, неоднократно с судном происходили инциденты. Теплоход затонул на глубине 43 м, рядом с берегом. Из-под воды видна мачта. Такая гибель случайной не бывает…
Однако гибель «Михаила Лермонтова» сразу же заслонило другое, не менее трагическое событие: в мае того же года произошла страшная чернобыльская авария.
Чернобыльская трагедия
Пожалуй, мы так до конца и не осознали, что произошло 26 апреля 1986 г. Одно из самых распространенных заблуждений – на Чернобыльской АЭС произошла авария. Более точное суждение, но тоже ошибочное: мы пережили ядерную катастрофу. Мир так и не понял, что Чернобыль-86 не имеет прошедшего времени.
…После того как к лету 86-го из реактора вылетело все, что могло вылететь, стали более или менее известны масштабы радиационного загрязнения. Опасную для проживания человека территорию очертили циркулем. Центр – ЧАЭС, радиус – 30 км. Попавшие в круг села эвакуировали.
Чернобыльская АЭС после ликвидации последствий аварии
Специалистам изначально было понятно: Зона является уникальным полигоном для научных наблюдений и исследований. Были созданы и работают поныне подразделения по изучению влияния радиации на растения и животных, радиационного контроля и дозиметрии, по захоронению радиоактивных отходов и контролю за ними, по дезактивации, слежению за процессами, идущими в саркофаге, и т. д. Потом поняли – усилия нужно координировать.
12 украинских областей – 3 млн 100 тыс. га плодородных земель – густо засеяны радиоактивным цезием. К украинской Зоне примыкает белорусская, носящая теперь название Полесского государственного радиационно-экологического заповедника. 215 тыс. га. Директор заповедника Николай Воронецкий рассказывал мне: ситуация в Белоруссии такая, что вывести из оборота все зараженные земли невозможно. Из 500 тыс. га пришлось людей отселять, а миллионы так и живут на радиоактивной грязи. Поэтому, как ни горько, в белорусской Зоне идет поиск оптимальных методов хозяйствования. Уже плодоносят персиковые и абрикосовые сады, растут арбузы и зерновые (пока – на спирт), заложили плантации хмеля.
У Чернобыля есть главное отличие от всех известных миру ядерных взрывов. Из реактора вынесло мельчайшее – размером в микроны – ядерное топливо, так называемые «горячие частицы». В радиусе 40 км вокруг ЧАЭС они легли с плотностью до 100 тыс. на м2. Чем ближе к станции, тем гуще. Поэтому Зона – живое радиоактивное поле. Надолго?
Полный распад плутония наступит через 23 тыс. лет. Величина эта не поддается осмыслению, и чернобыльская наука говорит о тысячелетиях посмеиваясь. Серьезнее – о периоде полураспада трансурановых элементов, по физике на это уйдет 300 лет. В прогнозах и рассуждениях эти три столетия определяются как срок, за который нужно создать временные хранилища радиоактивных отходов. Что же касается «горячих частиц», они будут лежать. Погружаться в почву. И будут безобидны, если не разгуливать по загрязненным местам, потому что под зеленой ли травой, под снегом ли земля эта на века обречена быть горячей.
Пока радионуклиды лежат в земле – худо, но терпимо. Когда поднимаются в воздух – плохо, мы ими дышим. И уж совсем скверно, когда оказываются в воде, – их активность мгновенно увеличивается в тысячу раз. За прошедшие годы у радиологической службы были две серьезные тревоги. Это зимнее наводнение 87-го, когда Припять вышла из берегов и смывала радиацию с пойм. И страшные пожары лета 92-го года. Горели леса, торфяники, брошенные села. Сколько поднялось радиации с дымами и куда ее унесло, куда течет с вешними ручьями стронций – разговор особый.
Разбросанные по Зоне 800 могильников, где наспех хоронили радиацию в первый год аварии, не ведя толком учета ни что, ни сколько закапывают. Не так и много времени прошло, а уже приходится гадать: где что лежит?
