Какую бы мы ни приняли этимологию имени, явно, что оно получило свое бытие от татар, у которых так же, как и других тюрков, была манера образовывать собственные имена из числительных, взятых в одиночку или, чаще, с придачею каких-нибудь нарицательных. Мы встречаем, например, в Крыму, следующие географические названия: Отуз – (Тридцать), Кырк – (Сорок), Ондӧртелиман – (14 пристаней), Кырк куладж – (Сорок погонных саженей), Кырк азиз – (Сорок святых). Из числа ногайских племен одно называлось Докузлар оглу – (Девятовичи). У татар литовских встречается географическое имя Кырк татар – (Сорок татар). У турков есть: Кырк килиса – (Сорок церквей), Кырк агадж – (Сорок деревьев), и т. п. Кроме того, числительное кырк – «сорок» употребляется для обозначения множества, обилия вообще: например, про извилистые реки турки говорят, что они кырк гечит – (сорок бродов), про крутые возвышенности – кырк мердыван – (сорок лестниц), и т. п. Мало того, как на курьез, можно указать на существование у турок личных прозвищ, образованных также из имен числительных: например, один ученый турецкий известен под прозванием Йиирми секиз – (Двадцать восемь).
Если не татары впервые создали твердыню Чуфут-Калэ, то, само собою разумеется, не они же впервые и нарекли ее так или иначе; но отсюда никак еще не следует, что они не переименовали ее по-своему, как это они делали обыкновенно с завоеванными ими чужими местностями, не исключая и крымских. Можно только принять с полною достоверностью, что, переименовывая эту твердыню по-своему, они, по закону влияния омонимии, подобрали ей название новое по значению, но близкое к прежнему имени по звукосочетанию. В таком случае остается догадываться о том, какого корня и состава могло быть прежнее имя, на смену которого с нашествием татар явилось тюркское К-р-к-р, а еще позднее – Чуфут-Калэ. Отдавая полную справедливость соображению г. Гаркави, мы все-таки не видим достаточных оснований для того, чтобы совершенно игнорировать и мнение Кеппена, усматривающего искомый корень в греческом языке, и следовательно допускающего возможность основания твердыни Чуфут-Калэ греками, а не аланами, или асами. Он полагает, что корнем имени Кркр можно считать греческое слово – Κίρκος или Κρίκος – «круг, кольцо, а в переносном смысле, окруженное стеною место»[345]. Но неприступность твердыни заключалась в естественных свойствах занимаемой ею местности, представляющей с трех сторон громадную отвесную свалу, тогда как стена, защищавшая крепость с четвертой стороны, все же оказалась не такою надежною обороною, чтобы в конце концов не уступить натиску осаждавших ее татар. Чтобы кончить теперь с вопросом о загадочной крепости, который, повторяем, не может быть окончательно решен без помощи археологических изысканий, позволим себе высказать еще одну конъектуру насчет древнейшего ее названия и первых ее соорудителей. В числе крымских городов, основание которых с наибольшею вероятностью должно быть приписано грекам, был также прибрежный город Каламита. Его греческое, а не иное какое-либо, происхождение выводится учеными между прочим и из этимологического состава самого имени, в котором возможно видеть греческие слова καλός λιμήν – «Хорошая пристань»[346]. Этот и подобные примеры показывают, что греки имели обыкновение в названиях местностей обозначать их свойство – «хороший» или «худой». Но если они назвали пристань «хорошей», то ничто не мешало им назвать «хорошей» крепость или цитадель. И действительно, на крутом мысе, выдающемся в Черное море близ Варны и представляющем прекрасную защиту для кораблей во время бури, некогда существовал крепкий греческий замок, носивший название Каллиакра, отчего и самый мыс до сих пор значится на географических картах под тем же именем Каллиакра, или же, видоизмененно, – Джелегра. Это та самая Килгра, о которой говорит турецкий путешественник Эвлия-челеби как о месте нахождения одной из семи гробниц мусульманского святого и чудотворца Сары-Салтыка. Эвлия-челеби дает этимологическое толкование имени «Килгра», неизвестно откуда им заимствованное. «Гроб, – говорит он, – был зарыт в Килгре в одной пещере Дракона (умерщвленного упомянутым святым), и отсюда он называется Килгра-Султан: Килгра значит по-латыни “семиглавый дракон”, это чисто по-латыни»[347]. Имя Каллиакры также подверглось неизбежным видоизменениям в разных транскрипциях: оно пишется то Caliatra[348], то Kallacercka, то Kalliakra, то Caliacra. При доказанном применении у греков имени Каллиакра к одному из укрепленных замков, который превосходил прочие крепости по берегу Черного моря своим положением на крутой возвышенности, возможно, что и Чуфут-Калэ, неоспоримо обладающее подобными же отличительными качествами превосходнейшей цитадели, также носило у греков название, которое весьма удобно могло у татар превратиться и Кркр. В этом предположении нас утверждает главным образом то, что во всех вариантах древнего названия Чуфут-Калэ мы видим одни и те же основные согласные звуки к-р-к-р, которые как нельзя более соответствуют греческим, звуки же гласные разнообразились потом и в говоре местных жителей, и в транскрипции иностранных путешественников и ученых наблюдателей, применительно к понятию, которое хотели выразить в той или иной вариации, считая его в свое время наиболее правдоподобным[349]. Дальнейшим подтверждением нашей конъектуры является упоминание Рубруквиса о Сорока замках – Quadraginta castella, в которых, по правдоподобной догадке покойного Бруна, «скрывается тогдашнее название города Кырк-ера»[350]. Г. Гейд, считающий эту догадку г. Бруна неосновательной[351], сам однако же не был в состоянии указать какие-либо «сорок замков», которые бы существовали когда-нибудь в маленьком пространстве между Херсоном и Судаком. Да и никогда не будет он в состоянии этого сделать. Когда сын султана Баязида II (ум. 1512), Ахмед, просил хана Менглы-Герая о содействии ему к занятию отцовского трона, против происков брата своего, впоследствии все-таки сделавшегося султаном, Селима, то в награду за это содействие авансом выслал хану жалованную грамоту, в которой было написано: «Все вообще находящиеся в Кэфской области владения, и в особенности с девятью известными и знаменитыми замками, да будут ваши, только не пускайте пожалуйста в ту сторону брата моего»[352]. Стало быть, еще в ту пору Крым славился своими крепкими замками, и если бы у царевича Ахмеда было хоть какое-нибудь основание насчитывать их не девять, а сорок, то он бы непременно воспользовался случаем упомянуть об этом в своей грамоте, для придания большей ценности своему подарку, который он сулил Менглы-Гераю. Соображения покойного Бруна кажутся нам более убедительными и заставляют допустить, вместе с ним, что «Рубруквис, по какому-нибудь недоумению, в имени Кырк-эр видел только намек на большое число замков Южного берега»[353]. Недоумение это нетрудно объяснить: оно могло быть вызвано тем, что татарское кырк – «сорок», слышное в имени Кырк-эр, сменившем греческое, взяло силу и сделалось популярным у местного населения во времена Рубруквиса, тогда как со второю татарскою половиною названия продолжало еще бороться, вследствие чего сами татары, должно быть, путались, подставляя вместо греческого слова то одно, то другое свое, близкое к нему по звукам. Они во всяком случае разумели под спорным именем Кырк-эр только один известный им географический пункт, согласно с духом своей тюркской логики и речи. Рубруквиса же его европейская логика заставила усомниться в возможности применения такого конкретного собирательного имени, как «сорок замков», к одному пункту, не могущему на практике вместить в себе такого количества замковых сооружений, и вот он безотчетно, повинуясь одному только теоретическому рассуждению, выдумал «quadraginta castella», которых никогда не видел в действительности. Поэтому же мы полагаем, что покойный Брун, в свою очередь, не совсем прав, утверждая дальше, что «эти замки не имели ничего общего с 40 городами, о которых говорит Абульфеда»[354]. Напротив, известие арабского географа только подкрепляет предположение насчет недоумения европейского путешественника. Очевидно, что под влиянием того же самого недоумения Абульфеда, говоря о Киркэре, производит его имя от татарских слов Кыркэр – «Сорок мужей», а в другом месте своей географии пишет о Крыме, что «это страна сорока городов»[355]. В таком случае из всех возможных вариантов второй половины имени, впервые явившейся со стороны татар на смену греческого, всего более вероятности приходится на долю тюркского слова, которое кроме «рва» значит, между прочим, еще «возвышенность, крепостная насыпь». Произнесенное вначале под влиянием известного впечатления и сознанного явления, это слово потом бессознательно варьировалось в живой речи пестрого крымского народонаселения, будучи искажаемо каждым сообразно с фонетическими свойствами природной его речи.
