Но то, что имело какой-нибудь смысл и значение для султана Селима, пока на Крымском ханстве сидел Менглы-Герай, утеряло это значение, когда последнего не стало на свете. А он умер вскоре после утверждения Селима на троне, оставив ханскую власть старшему сыну своему Мухаммед-Гераю, личному врагу султана Селима, с которым ему приходилось теперь ведаться уже как с своим сувереном.
Прах Менглы-Герая покоится рядом с костями отца его Хаджи-Герая в тюрбэ, которое сооружено самим же Менглы-Гераем над могилой отца своего. Это тюрбэ, кстати сказать, едва ли не единственный памятник прежнего татарского величия, сохранившийся в сносном виде и содержимый в некотором порядке среди всеобщего разрушения и запустения, царствующего по всему татарскому Крыму.
О времени смерти Менглы-Герая существует большое разногласие. Крымские историки говорят: одни, что он умер в месяце зи-ль-хыддже 920 = в январе 1515 года[1006], другие – годом раньше[1007]. По русским источникам, Менглы-Герай умер в Великую Субботу 1515 года и погребен в Светлое Воскресенье[1008]. Гаммер Нургшталль в своей истории Оттоманской империи мимоходом замечает, что Менглы-Герай умер за четыре года до возвращения султана Селима из азиатского похода и путешествия его в Адрианополь, случившегося в июле 1518 года[1009]. В позднейшем же своем сочинении, Geschichte der Chane der Krim, он статью XII[1010] специально озаглавил: «Mengligerai’s des ersten Chanes Tod», но ни одного слова не говорит в ней о смерти Менглы-Герая, и главное – о времени, когда она последовала. А это обстоятельство возбуждает сомнение. Г. Гаммер в том же сочинении[1011] перечисляет грамоты султана Селима к Менглы-Гераю, находящиеся в его рукописном сборнике Феридун-бея, но не обращает внимания на даты этих грамот. В печатном же издании этого сборника грамота Селима, с известием о Чалдыранской победе, помечена первыми числами месяца реджеба 920 года, что соответствует концу августа 1514 года[1012]. Ответ на нее без подписи и даты, но, должно быть, к тому же времени относится. Следовательно, Менглы-Герай, вопреки свидетельству автора Рюльбуни-ханан, был еще жив тогда. Одно можно было бы предположить: султан Селим и весь его штаб, находясь в отдаленных пределах Персии, не успели получить сведений о смерти хана; но сколько же времени могла продолжаться эта безвестность? Следующая грамота, извещающая о покорении Кумаха и Зулькадрийе, также адресована к Менглы-Гераю и помечена так: «В средине месяца джемазиъу-ль-эввеля 921 года = в конце июня 1515 года»[1013]. Далее, есть еще одна грамота, не помеченная никаким числом, но находящаяся между другими документами того же 921 года и подписанная: «Слуга Менглы-Герай»[1014]. Эта грамота имеет такое заглавие: «Поздравительная грамота от татарского хана султану Селиму с прибытием его из Амасии в Стамбуле. «Это прибытие случилось, как уже замечено было выше, в июле 1518 года. Мало того: в числе грамот того же султана Селима, оповещающих о завоевании им Египта, имевшем место в январе 1517 года, есть одна, адресованная на имя Менглы-Герая[1015]. Только извещение о вступлении на престол нового султана, Сулеймана I Кануни, имеющее датой средину месяца шевваля 926 = конец сентября 1520 г., уже обращено к Мухаммед-Гераю[1016]. Этот последний в ответе на вышеозначенное извещение говорит про своего отца, Менглы-Герая, «покойный мой отец»[1017]. Стало быть, в этом году Менглы-Герая уже не было в живых. От преемника же его Мухаммед-Герая мы имеем ярлык, или, правильнее сказать, копию-факсимиле с его ярлыка, изданную в тексте и переводе с примечаниями профессора И. Н. Березина[1018]. На ней значится начало месяца ребиъу-ль-ахыра 823 года = половина марта 1420 года. Но это явная ошибка, и потому профессор Березин совершенно справедливо предлагает вместо 823 читать 923, что будет равняться концу апреля 1517 года. Внешность почерка копии, язык и содержание текста говорят за достоверность оригинала, с которого она снята; а ошибка в цифре вещь тоже возможная[1019]. Но так как на монетах, битых в 921 = 1516 году, мы уже находим имя Мухаммед-Герай-хана[1020], то время смерти Менглы-Герая надо отнести к 1515, а не к 1517 году, числовые же данные в сборнике Феридун-бея следует признать неверными. Последнее тем позволительнее, что в сборнике оказываются явные анахронизмы насчет того же Менглы-Герая. Так, во втором томе первая же грамота султана Сулеймана Кануни, содержащая известие о покорении обоих Ираков, с пометкой в конце, что она написана «в начале месяца джемазиъу-ль-эввеля 941 г.» = в первой половине ноября 1534 года, адресована также к Менглы-Гераю, имя которого находится не в одном только заголовке грамоты, но и в самом тексте ее[1021]. Как могла вкрасться такая нелепость, трудно и понять: может быть, даже это ошибка не редактора грамоты, ни даже составителя сборника, а тех, кто наблюдал за печатным его изданием.
Зато Гаммер останавливает особенное свое внимание на этимологии имени Менглы-Герая, усматривая в нем роковое совпадение с воинственностью того, кто носил это имя: «Mengli war, – говорит Гаммер, – wie schon sein Name sagt, welcher der Kampflustige heisst, Freund von bestandigen Raub und Streifzugen in Polen»[1022]. А в примечании добавляет еще: «Menk heisst Kampf (Meninski proelium, bellum und Ferbenge Schuuri, II Bd, Bl, 353). Ценкер в своем словаре[1023] производит имя Менглы от «родимое пятно», так что, то же, что значит: «имеющий родимые пятна». В приведенном у нас рассказе историка Мухаммед-Герая о водворении турками Менглы-Герая на царство он также везде называется по особому (см. текст оригинала)[1024]. Такая форма имени Бенглы встречается и в других памятниках[1025]. Продолжая эту бесплодную деривацию, можно было бы подобрать и другие подобозвучные слова и производить имя Менглы от «хашишь»; но все это существенного значения не имеет. Был ли Менглы-Герай только воинствен, или имел при этом какие-нибудь особые приметы, достаточно того, что он с подобающим достоинством занимал ханское место. Достоин внимания факт, о том, как умел держать себя Менглы-Герай относительно своих суверенов. Зная благочестивую ревность в религиозном отношении и военную в то же время трусость Баязида, Менглы-Герай пишет ему вызывающее к священной брани с неверными письмо[1026]. Показав этим свое собственное благочестие и мужество, он приобрел такой авторитет и вес в глазах султана, что тот держит себя с ним не только благосклонно, но даже заискивающе, как это мы видели: устраивает для его посланца, царевича Ямгурчея, торжественные, исполненные всякой предупредительности, встречи[1027] и даже самолично делает хану визит.
Такое, чуть не панибратское отношение Менглы-Герая к султану Баязиду, в свою очередь, сильно возвышает его престиж в глазах других властительных особ, среди своей же братии. Чтобы убедиться в этом, достаточно, например, познакомиться с грамотой, присланной к нему в 1492 году казанским царем Мухаммед-Эминем, который в льстивых обращениях своих к Менглы-Гераю заходит так далеко, что считает его выше султана турецкого: «Над верою осподарь еси, над турским осподарем и над азямским осподарем волен еси», говорит Мухаммед-Эмин в начальном обращении к нему[1028].
Верно рассчитав будущий успех Селима, сына Баязидова, Менглы-Герай вовремя успел подслужиться ему и даже, завязав с ним родственные отношения, оказать ему под рукою поддержку, не теряя в то же время дружбы и с отцом его. И что же получилось в результате? А вот что: даже такой неистовый и довольно бесцеремонный султан, как Селим I Явуз, и тот иногда величает Менглы-Герая в грамотах своих «батюшка мой, Менглы-Герай»[1029].
