— Вот уж не думала с тобой встретиться, — сказала
хмуро.
— Вижу твою радость.
— Ты испортил мне вечер, — сказала я и прошла
мимо.
На улице я постояла возле крыльца, подставив лицо ночному
ветру, и, улыбаясь, домой пошла. На углу меня догнала машина. Дверь открылась,
и он сказал:
— Юлия Михайловна, садитесь, пожалуйста, я отвезу вас
домой.
Через неделю я подала на развод.
* * *
Я очнулась от воспоминаний, потому что Константин Осипович
вдруг поднялся и сказал:
— Юленька, я же забыл совсем, — он вышел в
прихожую, а вернулся с книгой в руках, — вот, купил в Москве.
— Идет торговля? — обрадовалась Юлька и книгу
схватила. Конечно, девчонки тоже руки протянули, а я затосковала.
— Что ж, у нас есть повод еще раз поздравить
именинницу, — сказал Константин Осипович, а Павел спросил, в чем дело, а
Константин Осипович заулыбался:
— Как, Юленька не сказала? Она у нас необыкновенно
скромный человек. У нее вышла книга.
— Это не совсем так, — торопливо влезла я, —
это только мой перевод с английского.
— Вот, пожалуйста, в этом вся Юленька.
Павел взял книгу, а у меня живот прихватило: ох как
некстати. На обложке красовался здоровенный детина бандитского вида с автоматом
в руках (обложка мне ужасно не нравилась).
— Экстремальная ситуация, — прочитал Павел. —
Проблема выживания. Интересно.
Куда уж интересней.
— Бог с ней, с книгой, — сказала я, — давайте
лучше выпьем.
И чего это я так разволновалась? Тут я стала Константина
Осиповича о работе расспрашивать. Он, кстати, прилетел всего на несколько
часов, чтобы меня поздравить, я об этом знала и ценила. Рассказчик он
необыкновенный. Он археолог и прекрасный педагог. Я его слушала и за Павлом
наблюдала. Сидел он задумчиво, может, слушал внимательно, а может, и не слышал
ничего вовсе, не понять. Потом Константин Осипович попросил нас спеть. Юлька за
фортепиано села, и мы исполнили несколько романсов. С большим чувством, как
говорят в таких случаях. Константин Осипович опять мне руки целовал и все
говорил, какая я замечательная, скромная и вообще необыкновенная. Ну и все
вроде бы нормально пошло. Выпивали, разговаривали, потанцевали немного. В
одиннадцать за Константином Осиповичем машина пришла, мы его проводили,
девчонок отправили и в квартиру вернулись. Я быстро со стола убрала, посуду
перемыла — и спать.
* * *
Утром в кухне обнаружила Павла с моей книгой в руке.
— Интересная книжка, — сказал он.
— Видишь фамилию на обложке? — взъелась я. —
Я — только переводчик.
— А что, на английском больше ничего не было, чтоб ты
перевести смогла?
— Было предложение. Я согласилась. Ты этих дел не
понимаешь, и судить не можешь.
— Конечно. Куда мне. Интересная книжка.
— Ну интересная, и что? Надо полагать, ты мне это
неспроста говоришь, и что ты имеешь в виду?
— Ладно, черт с ней, с книжкой. Этот хмырь, он жених,
что ли?
— Тебе что за дело?
— Да он тебе в папаши годится.
— Глупость какая. Константин Осипович человек
исключительный, он…
— Да понял я, понял… Женатый?
— Он? — удивилась я. — Нет.
— Ясно. На тебе жениться хочет?
— Ты чего привязался? — разозлилась я.
— Да или нет?
— Это не твое дело.
— На кой он тебе черт? Мужичонка плюгавенький, чего с
ним делать-то?
— Не смей о нем так говорить, — прорычала я,
покидая кухню, Павел за мной побрел.
— Нет, серьезно, он что, тебе нравится?
— Нравится, — не выдержала я.
— Спятила? Разве это мужик?
— По-твоему, мужик — это неандерталец вроде тебя? Я
собираюсь всю жизнь детей учить, а не воевать в джунглях. И вообще, чего ты ко
мне привязался?
— Жалко мне тебя. Дура. Вроде люди не чужие.
— Ты похмелился, что ли? — удивилась я.
— Я не похмеляюсь. Ты глазами не зыркай. Все я понимаю,
книжки там всякие, романсы, свечи, салфетки. Только он чуть получше чучела. И
дурак. Приехал за тридевять земель к бабе на день рождения и что привез?
Какой-то горшок, на него без слез не взглянешь. Значит, жмот. А если мужик для
бабы баксы жмет, значит, она ему как пятая нога ослу.
— Ваша бандитская психология нам известна, детективы
смотрим. Только горшку этому лет триста и стоит он таких денег, которые тебе
потратить слабо на жену-манекенщицу. А сам ты темный и дикий, и говорить мне с
тобой неинтересно.
— Дура ты, — заявил Павел и ушел к телевизору. А я
пошла прикинуть, куда можно вазу поставить.
В дверь позвонили. На пороге стоял бывший с букетом.
— Привет, защитник, — сказала я.
— Поздравляю с днем рождения. Хотел зайти вчера, но не
решился.
— И правильно, — заметила я, отправляя цветы в
мусорное ведро.
— Цветы-то при чем? — вздохнул Валерка.
— Цветы ни при чем. Ты зачем явился?
— Я же сказал.
— Поздравил? До свидания.
Тут Павел возник.
— Привет, мент. Как отпуск?
— Наверное, придется на работу выходить.
— Что так?
— Братва воюет.
— Так братве положено.
— Ну, не скажи. Городок был тихий, пока ты не явился.
— И что теперь в нем такого особенного?
— Боксера убили. Сегодня. Возле собственного подъезда.
И охрана не уберегла. Один выстрел из винтовки — и нет Боксера.
Я плюхнулась на табурет и глаза вытаращила. Неужто Боксера
тоже мои прибрали? Когда, да и зачем? Быть того не может. Павел хмурился.
— Выходит, Мотя все-таки его достал.
— Достал, достал, — словно радуясь, сказал
Валерка, а я облегченно вздохнула: Мотин грех.
