— Грозить друг другу не стоит, — опять вмешался
Афганец.
Теперь они говорили вполне мирно, и я понемногу
успокаиваться стала.
— Жара, черт ее дери, — сказал Афганец, —
скажи своим, пусть пиво принесут.
Вошел парень, поставил на стол бутылки и стаканы. На левой
руке у него был браслет, интересней такой, заметный: слоники на цепочке. Он все
на столе расставил и хотел уже уходить, тут я колено чуть подняла, вроде хотела
сесть поудобнее, и его рука по моей ноге скользнула.
— Руки убери, — прорычала я.
Парень растерянно руками дернул, на Мотю покосился, Тот
кивнул, и парень поспешно исчез.
Далее встреча продолжалась в деловой и дружеской обстановке
и закончилась минут через десять.
* * *
В машине Павел сидел угрюмый, Гиви молчал, а я молчать не
могла, долгое напряжение сказалось, слова из меня как горох посыпались.
— Я знаю, ты сейчас скажешь «заткнись», и я, конечно,
заткнусь, и меня никто слушать не собирается, но все-таки скажу: Мотя жулит.
Какую-то пакость задумал. Верить ему нельзя. Он психопат и может сделать что
угодно, просто потому, что солнце ярко светит. Ты заметил, какие у него руки?
Пальцы толстые, как сосиски, и шевелятся, шевелятся, как тараканы в банке.
Разве можно верить человеку с такими руками? — Я запнулась на слове: Павел
сидел и озадаченно рассматривал свои руки.
* * *
Мы вернулись на турбазу, против чего я не возражала: соседи
и так смотрели с недоумением. Поднявшись утром, я в доме никого не обнаружила и
испугалась. Видно, и у меня горячка началась, но когда кто-то из моих бандитов
рядом, как-то спокойнее. Мотя из головы не шел. Чтобы придать себе бодрости, я
под душ встала и даже спела что-то, а когда к двери повернулась, охнула: была
она открыта, прислонясь к косяку, стоял Павел и меня разглядывал. А я так
перепугалась, что совсем голову потеряла, заорала, схватила полотенце и стала
его хлестать по плечам. Он хохочет, руками машет, бросился от меня, а я за ним.
— Ладно, сдаюсь, — сказал весело. И тут я
сообразила, что опять не дело сделала, торопливо в полотенце завернулась и
сказала сердито:
— Подглядывать в ванной, гнусность какая, не ожидала.
— Ладно, не злись. Ну, захотелось, каюсь, живой
человек. А ты ничего.
— Пошел к черту, — рассвирепела я и в ванную
бросилась. Оделась торопливо, но выходить долго боялась. Павел за столом сидел
и меня, как видно, ждал.
— А ты отважная, — сказал смеясь.
— Будешь приставать, сбегу. У тебя жена манекенщица,
или забыл?
— Да нет, помню. Что жена? Дылда тощая, в башке одни
тряпки, что я, что другой, лишь бы баксы.
— Что это ты разоткровенничался? — насторожилась
я. — Или на жалость давишь? Так я не пожалею. Сам выбирал, значит, тебе
такая и нужна.
— Правильно мыслишь. А тебе, значит, этот хмырь нужен?
— Я о твоей жене не высказываюсь, и ты не смей.
— Все ж таки ты баба чудная, с первого раза не поймешь.
— И понимать нечего. Ты — мужчина, я — женщина, пугать
меня — свинство страшное, приставать — того хуже, потому что с таким бугаем,
как ты, мне не справиться, а терпеть противно.
— Чем же я так противен?
— Ты к словам не цепляйся. Мужик ты умный и понял все,
что я сказать хотела.
— Неужто правда своего хмыря любишь?
— Конечно, люблю. Он человек хороший, добрый,
серьезный. И Роланду будет хорошим отцом, а мальчику отец необходим, особенно в
таком возрасте.
— Ага, будете вместе книжки разглядывать, романсы
слушать и помидоры на даче сажать.
— Дачи пока нет, но обязательно купим. Скажи-ка лучше,
что делать будем? — решила я сменить тему.
— А ничего. Ждать.
— Долго?
— Как получится, — обсуждать со мной свои планы
Павел явно не спешил, ну и я приставать не стала.
* * *
Ночь была звездная, душная. Я хотела окно открыть, да рама
приколочена здоровенными гвоздями. Павел, конечно, об этом знал, потому и не
беспокоился. Ухмыляясь, я взяла полотенце: хорошая ночь для купания. Озеро тут
рядом. Вышла из комнаты, стараясь дверью не скрипеть. Ступала я осторожно, свет
нигде не включала. В холле мелькнула тень, и Мишка спросил:
— Куда это ты собралась?
Значит, я не ошиблась, меня сторожили, и сторожем сегодня
был Мишка. В принципе это не имело значения, но для меня Мишка
предпочтительней.
— О Господи, — сказала я, останавливаясь, —
напугал-то как.
— Ты мне зубы не заговаривай, куда намылилась?
— Как куда? — удивилась я, демонстрируя
полотенце. — Купаться.
— Серьезно? — ухмыльнулся он. Конечно, Мишка мог
разбудить Павла или просто загнать меня назад в комнату, но я надеялась, что
его глупости хватит на другое, потому в атаку пошла.
— А что, нельзя? Духота, уснуть не могу.
Мишка хмыкнул глумливо и ко мне полез.
— Чего ж ты меня не позвала?
— Придурок ненормальный, — запаниковала я, пытаясь
вырваться.
— Чего орешь, дура?
— Я сейчас не так заору, — сказала я, сбрасывая
его руки.
— Под Павла стелешься, — презрительно фыркнул
Мишка.
— Дурак, — взвизгнула я, все-таки вырвалась и заныла:
— Чего привязался, что мне, искупаться нельзя?
Вот тут бы ему отпустить меня да пойти к Павлу, только мозги
у Мишки были в штанах. Он покосился на дверь Павловой комнаты и сказал:
— Что ж, пойдем, искупаемся.
— Тебе нельзя боевой пост покидать, — съязвила я.
— Тебя спросить забыл. Идем.
— Никуда я с тобой не пойду.
— Все девочку строишь?
— Если ты меня хоть пальцем тронешь, все Павлу
расскажу: и про водку, и про купание, и про боевой пост.
— Зубов много?
