Конвенция не оговаривала, против кого направлен корпус. Русская сторона видела врага в лице Фридриха II. Англия же начала тайно склоняться к союзу с Пруссией против Франции. Но пока Петербург интересовал только размер субсидии и порядок получения денег. 14 декабря 1753 г. Лондон выдвинул ответный проект. Предусматривалась выплата 400 тыс. фунтов стерлингов ежегодно на период боевых действий, но к пехотному корпусу присоединялся корпус легкой кавалерии и 40–50 галер. При этом в мирное время Россия получала бы только по 50 тыс. фунтов стерлингов. Бестужев называл сумму «ничтожной», а его партнеры возражали, что британский кабинет впервые идет на такие громадные расходы416.
Тем временем партия Шуваловых ратовала за восстановление отношений с Францией, виновником разрыва которых считали лично канцлера. Параллельно с переговорами об английских субсидиях шли тайные консультации о сближении с Парижем. Елизавета пока никак не участвовала в них, но позволяла группировке фаворита наводить мосты. Еще в ноябре 1752 г. путешествовавший по Европе обер-церемониймейстер русского двора граф Санти доносил о своих встречах в Фонтенбло с банкиром Исааком Вернетом, крупнейшим кредитором версальского кабинета. Тот интересовался, «склонился ли б наш Императорский Дом принять от них нового министра и к отправлению своего взаимно во Францию». Конечно, Вернет задавал подобные вопросы не по личной инициативе.
Любопытно, что Санти сообщал о разговоре не Бестужеву, ярому противнику контактов с французами, а вице-канцлеру М.И. Воронцову, стороннику сближения с Парижем. Из Петербурга прощупать почву был отправлен владелец галантерейного магазина некто француз Мишель, сыгравший роль агента секретной дипломатии. Он дважды, в 1753-м и 1754 гг., посетил Францию и попытался убедить министерство иностранных дел в желании Елизаветы Петровны восстановить отношения с Людовиком XV. Говорил Мишель, конечно, не от имени императрицы, а ссылаясь на мнение своих влиятельных клиентов, недругов канцлера – Петра и Ивана Шуваловых и Михаила Воронцова417.
Петербург еще колебался в выборе партнеров. Пока шли переговоры о субсидии и Бестужев непрерывно повышал ставки, Елизавете было невыгодно отказываться от его услуг. В марте 1754 г. обсуждали уже сумму в 500 тыс. фунтов стерлингов, канцлер умел торговаться. В то же время и осторожные шаги Шуваловых в сторону Франции крайне интересовали государыню. Поэтому императрица поддерживала у обеих группировок иллюзию их преимущественного влияния на дела. Клану фаворита она показывала, что Бестужев не пользуется ее доверием. А с канцлером разделяла хлопоты об английских деньгах и интригу вокруг малого двора.
Такую политику можно было бы назвать мудрой, если бы в конечном счете она не привела Россию к участию в войне, далекой от ее интересов. При большом уме, который Екатерина признавала в своей свекрови, та по лени и слабости постоянно выпускала из рук дипломатический клубок. Поддаваясь влияниям, Елизавета не могла выработать сколько-нибудь внятной позиции ни по одному вопросу и, как в истории с беременностью невестки, правой рукой делала одно, а левой другое. Царевну не поймали за руку. Но кто-то все-таки должен был пострадать от недоброжелательства партии фаворита. Козлами отпущения избрали беззубых Аргусов.
Состояние Чоглокова все ухудшалось. 21 апреля, в день рождения великой княгини, обер-гофмейстера перевезли домой, потому что императрица не хотела, чтобы он умер во дворце, – Елизавета боялась покойников. Наша героиня пишет, что была очень огорчена состоянием Чоглокова: «Он умирал как раз в то время, когда после многих лет усилий… стал сговорчивым… Что касается жены, то она искренно меня любила в то время, и из черствого и недоброжелательного Аргуса стала другом надежным и преданным».
Через четыре дня обер-гофмейстер скончался у себя дома. «Я посылала туда почти каждый час. Я очень плакала», – вспоминала Екатерина. В это время Марья Симоновна тоже слегла, у нее находились Лев Нарышкин и Сергей Салтыков. «Окна комнаты были открыты, птица влетела в нее и села на карниз потолка, против постели Чоглоковой; тогда она, видя это, сказала: “…Мой муж только что отдал Богу душу”…Она говорила, что эта птица была душа ее мужа… которая прилетела повидаться с ней».
Вскоре после похорон обер-гофмейстера вдова хотела встретиться с великой княгиней. «Императрица, видя, что она переправляется через длинный Яузский мост, послала ей навстречу сказать, что она увольняет ее от ее должности при мне и чтобы она возвращалась домой»418. Смертью Чоглокова воспользовались, чтобы в который раз произвести ротацию при малом дворе. Эта была уступка Шуваловым. Таких кардинальных перемен не случалось с памятного 1746 г. К великому князю был назначен Александр Иванович Шувалов, двоюродный брат фаворита и начальник Тайной канцелярии.
«Я ОСТАЛАСЬ ОДНА НА РОДИЛЬНОЙ ПОСТЕЛИ»
«Этот Александр Шувалов, не сам по себе, а по должности, которую он занимал, был грозою всего двора, города и всей империи, – писала Екатерина. – …Его занятия, как говорили, вызвали у него род судорожного движения, которое делалось у него по всей правой стороне лица, от глаза до подбородка, каждый раз, как он был взволнован радостью, гневом, страхом или боязнью. Удивительно, как выбрали этого человека со столь отвратительной гримасой, чтобы держать его постоянно лицом к лицу с молодой беременной женщиной; если бы у меня родился ребенок с таким несчастным тиком, я думаю, что императрица была бы этим очень разгневана»419.
В те времена считалось, что зрительные впечатления, которые мать получала во время беременности, отражались на младенце. «Но это было только слабым началом того блаженства, которое готовили… мне», – заключала наша героиня.
Иногда исследователи трактуют приход Александра Ивановича к малому двору как дальнейшее наступление на права великокняжеской четы – создание домашнего филиала грозного ведомства. Это не совсем справедливо. Вернее, справедливо только в отношении Екатерины. С той минуты, когда за обоих супругов взялись разные придворные партии, их судьбы следует разделять. Шуваловы уже оказывали Петру некоторые услуги, и с появлением Александра Ивановича – вместо Чоглокова – цесаревич должен был почувствовать себя вполне уютно.
А вот Екатерина попала в крайне неприятный переплет. Бестужев не обладал уже прежней властью. Другие люди расставляли вокруг нее своих соглядатаев. Она точно вернулась на восемь лет назад. Но была утомлена, беременна, плохо себя чувствовала и нуждалась в поддержке. Сергей теперь не мог даже приблизиться к ней. Обменяться словом, подбодрить. У Елизаветы больше не было причин терпеть его присутствие возле невестки – беременность развивалась отлично, вскоре молодая дама должна была родить.
Подарив Шуваловым прежние места Чоглоковых, императрица не только утолила их подозрительность, она бросила этой партии жирную кость – новое назначение сближало клан фаворита с наследником. В Тайной канцелярии продолжалось следствие по делу Батурина, способное если не утопить Петра Федоровича, то сильно повредить ему. Александр Иванович заметно медлил с завершением этого щекотливого процесса. Таким образом, наследник, с одной стороны, оказался у него в руках, а с другой – под его защитой. Самое малое, на что рассчитывали опытные придворные, – благодарность будущего государя. А пока возможность управлять им.
