Но если желающих «идти в народ» среди молодежи было немало, то стать убийцами, пусть даже из политических соображений, соглашались далеко не все из них. Происходил отбор наиболее решительных, смелых и непримиримых противников самодержавия. (Не удалось избежать и появления в организации авантюристов, наивных юнцов, провокаторов.)
…Утром 2 апреля 1879 года, проходя по Дворцовой площади, Александр II увидел странного господина в чиновничьей фуражке и с напряженным взглядом, шедшего ему навстречу. По одной версии, приблизившись к императору, господин снял шапку. Государь ответил ему. И тут незнакомец выхватил из своего кармана револьвер и выстрелил в царя.
Сохранив присутствие духа, Александр II быстро повернулся и бросился бежать. Он не забыл правило: в таких случаях следует двигаться не по прямой, а зигзагами. Это спасло ему жизнь. Террорист продолжал стрелять в него, но не успевал прицелиться. Лишь одна пуля слегка разорвала царскую шинель.
(Тот, кто полагает, будто Александр II струсил, не в состоянии отличить глупую браваду или полную потерю самообладания безоружного человека, остолбеневшего перед убийцей, от четких разумных действий того, кто умеет владеть собой в экстремальных ситуациях.)
Как пишет американский историк Всеволод Николаев, преступник, «вероятно, осознав всю низость своего лицемерного поклона, потерял самообладание и не мог попасть в свою жертву. В этот момент проходившая вблизи молочница, выпустив из рук свой бидон, бросилась на террориста и обхватила его своими могучими руками». А он, «тщетно пытаясь вырваться, уронил револьвер и сильно укусил женщину за палец. В этот момент подоспели другие прохожие, повалили террориста на землю и передали его подоспевшим полицейским. Собралась толпа, которая устроила государю овацию.
Александр, глубоко тронутый участием народа, поблагодарил собравшуюся толпу несколькими словами и удалился».
Не знаю, насколько верна картина, нарисованная В. Николаевым. Мне известна другая, не столь детальная версия. Но главное – нападавшего схватили. Им оказался Александр Константинович Соловьев (1846–1879) – убежденный народник, несколько лет проводивший революционную пропаганду среди крестьян различных губерний Центральной России.
Он отказался давать показания о своих сообщниках и единомышленниках. Взял всю вину на себя и сказал, что решил пожертвовать своей жизнью во имя революции. Суд над ним был скорый: приговорили к смертной казни через повешение.
Казалось бы, стрелявший в царя должен быть закоренелым злодеем или убежденным анархистом, бесшабашным разрушителем общественных порядков. В действительности было не так.
Н.А. Морозов, с которым они вместе «ходили в народ», называл его «застенчивым и молчаливым». И добавлял: «Соловьев мне особенно нравился своей мягкой вдумчивостью и приветливостью. Его молчаливость явно не была результатом ограниченности. Нет! Когда его спрашивали о чем-нибудь, он всегда отвечал умно или оригинально, но и он, как я, и даже несравненно больше, любил слушать других, а не говорить им что-нибудь свое».
Покушение на Александра II не было отчаянным решением одиночки. Соловьев был членом «Народной воли». В начале марта 1879 года он вместе с сообщниками – А. Михайловым, Т. Квятковским, А. Зунделевичем и Г. Гольденбергом – обсудили план цареубийства. Последний недавно приехал в Петербург из Харькова, где убил местного генерал-губернатора Д.Н. Кропоткина, и теперь был готов «расправиться» с императором. Однако решили, что совершить этот акт должен русский, а не поляк или еврей, чтобы не вызвать взрыв национальной вражды.
На более широком совещании активистов «Народной воли» этот план после недолгой, но горячей дискуссии был одобрен. Иначе быть не могло, ибо Соловьев заявил, что исполнит данную акцию в любом случае, а после покушения примет яд (он так и сделал, но не отравился или потому, что ему помешали, или по причине плохого качества отравы).
Странно, конечно, что ни одна пуля из пяти даже не задела царя, только оставив след на его шинели. Поистине отвела смертельную угрозу незримая рука Провидения! В печати так и писали: произошло чудесное спасение помазанника Божия благодаря заступничеству свыше.
Действительно, произошло нечто странное. Николай Морозов достал для Соловьева большой револьвер. Его приобрел близким к чайковцам состоятельный доктор Веймар (он участвовал в освобождении Петра Кропоткина), поплатившийся за это каторгой. Соловьев ежедневно ходил в тир, упражняясь в стрельбе. Он был уверен и говорил друзьям, что промаха не даст. И вдруг – ни одного попадания в живую цель!
Скорее всего, Соловьева «подвела» его совесть – нравственный закон, укоренившийся в душе. Одно дело целить в мишень, другое – в безоружного человека. У профессионального убийцы или у негодяя рука не дрогнет. А честный человек промахнется невольно, сам того, казалось бы, не желая. Если рассудок оправдывает преступление высокими общественными целями, то чувство, подсознание, может воспрепятствовать ему и помешать совершить убийство из высших принципов морали.
Вновь, как в случае с Каракозовым, возникает вопрос: а не лучше ли было царю помиловать преступника, не лишая его жизни? Как бы реагировало на это общественное мнение? Не заставило бы это тех, кто желал убить императора, одуматься? Ведь они поняли бы, что в такой ситуации народ сочтет цареубийц, а то и всех революционеров – антихристами…
Так или иначе, а царь остался невредим. Террориста утром 28 мая повесили на Смоленском поле в присутствии четырех тысяч зевак. Ему было 33 года. Полиция объявила розыск его сообщников. Обнаружить их не удалось. Зато появились слухи, которые в сентябрьском номере «Нового времени» за 1904 год припомнил некто, скрывшийся под псевдонимом А. Ст-н.
«Давно это было. В глухом, знакомом мне после селе приютилась пропаганда. Отроги Жигулевских гор, дремучие леса и бездорожье угрюмо прикрывали ее темные замыслы, и волостной писарь Соловьев широко раскинул сеть своего влияния. Везде, на всех должностях сидели его знакомые и друзья, они собирали сходки и, толкуя народу о воле и земле, щедро сыпали деньгами. Предание говорит, что под писарской кроватью был сундук, полный сторублевками…» и т. д.
Сочинение это похоже на пародию. Однако его доверительно изложил Николай черняев в своей работе «Из записной книжки русского монархиста» уже после революционного 1905 года, признав эту нелепую сказку «весьма правдоподобной».
Подобные слухи, возможно, распространялись царской охранкой, если только не были придуманы г. А. Ст-ном во имя борьбы с революционерами-террористами из партии эсеров. Но уже то, что об Александре Соловьеве, посягнувшем на царя, помазанника Божия, стали слагать небылицы, говорит о многом. Он превратился в фигуру легендарную.
От пропаганды – к террору
По мере того как расширялась и ужесточалась террористическая деятельность, замышлялись и выполнялись все более грандиозные акции, прежняя деятельность в народе в глазах народовольцев тускнела, интерес к ней слабел. Та часть программы «Народной воли», где говорилось о деятельности в деревне, приобретала чисто теоретический характер: приток свежих сил в глухую провинцию уже иссяк.
