А вот что писал в 1902 году В.М. Чернов (1873–1952) – из дворян, член ЦК партии эсеров:
«Значение террористической борьбы как средство самообороны слишком очевидно и понятно…
Вспомним времена «Народной воли». Тогда еще более грозное и сильное правительство стояло лицом к лицу с гораздо более слабым врагом. Взаимная ненависть, взаимное ожесточение достигало крайних пределов. Но и тогда правительство не осмеливалось на такую наглость, как порка десятками своих политических противников. Правительство их ненавидело всеми силами души – но оно в то же время втайне боялось и уважало их…
Если героическая борьба «Народной воли», разыгравшаяся в эпоху меньшей культурной и политической зрелости России, при отсутствии сколько-нибудь активной поддержки со стороны масс, смогла пошатнуть трон и поставить на очередь вопрос о конституции, то – теперь, при наличности относительно сильного движения, при общем оппозиционном настроении в широких культурных слоях, при подъеме революционного духа в молодежи, при более и более сильных взрывах крестьянского недовольства, при общем экономическом и финансовом расстройстве страны, повторение такой же борьбы, несомненно, дало бы гораздо большие результаты».
Да, результат оказался колоссальным: падение царской власти. Хотя произошло это в значительной степени благодаря анархическим выступлениям народных масс. Таким сокрушительным поражением в перспективе обернулась политика укрепления самодержавия на стадии «совершенства и кризиса».
А что могло произойти, если бы Александр III послушался советов не Победоносцева с его сторонниками, а Лорис-Меликова, Владимира Соловьева, Льва Толстого? Такой вариант был вполне возможен.
Отмена Александром III смертной казни убийцам своего отца безусловно произвела бы колоссальное впечатление и в державе, и во всем мире. Ретрограды и часть террористов были бы обескуражены. Первые сочли бы это проявлением слабости царской власти, а вторые – ее нравственной силы. В народе авторитет императора поднялся бы, можно сказать, на недосягаемую высоту.
Подавляющее большинство населения России по традиции считали царя не только самодержцем-правителем, но и помазанником Божьим. Он обладал не только всей полнотой государственной власти, но еще и мистической, дарованной свыше. Ее пошатнуло убийство Александра II. Но теперь стало бы ясно, что правит новый царь благоволением Иисуса Христа. Для русского народа это стало бы очевидно. А революционеры предстали бы в облике злобных демонов-разрушителей.
Большинство знати относилось прагматично к царской власти. Им было хорошо известно, как происходили государственные перевороты, как приближенные убивали своего повелителя (например, Павла I), и не постигала их никакая кара. Однако царским сановникам пришлось бы признать – хотя бы в глубине души – моральное величие нового императора.
Либеральные реформы Лорис-Меликова по сути своей не были уступкой революционерам. Влиятельный публицист и незаурядный мыслитель Н.К. Михайловский в «Листке Народной воли» назвал его деятельность политикой волчьей пасти (для революционеров) и лисьего хвоста (для либералов). Лорис-Меликов, оставаясь противником конституции, был убежден в необходимости привлечь к обсуждению законопроектов выборных от губернских земских собраний и городских дум крупных городов.
Правда, граф П.А. Валуев, министр внутренних дел (1861–1868), председатель кабинета министров в 1879–1881 годы, называл в «Дневнике» «ближнего боярина Мишеля I» «монументом нравственной и умственной посредственности». Но тут, пожалуй, проявилась зависть к высокому положению, которое занял «конкурент». Великим мыслителем Лорис-Меликов не был, так же как Валуев, но нравственно он заметно превосходил последнего, проявляя мужество, честность, благородство, отсутствие корысти и зависти.
Известный историк Георгий Вернадский (сын В.И. Вернадского) назвал Лорис-Меликова «мудрым и способным государственным деятелем, который, будучи настроенным подавить революционную деятельность, был тем не менее готов удовлетворить некоторые желания прогрессивных групп русского общества».
А.Ф. Кони, неплохо разбиравшийся в людях, полагал, что Лорис-Меликов «выгодно отличался от других, носивших то же звание, своим умением действовать примирительно и твердо, находчиво и решительно, что было блестящим образом подтверждено энергическим локализированием ветлянской чумы, на борьбу с которой он был послан». И еще:
«Человек воспитанный и изящный в своей внешности, Лорис был очень деликатен в отношениях, умея оказывать самое любезное, но не назойливое гостеприимство… Вместо «хитрого и лукавого царедворца» я видел перед собой доверчивого, даже слишком доверчивого человека, относившегося с простодушной откровенностью к людям, нередко совершенно того не стоившим… Это был просто очень хороший, доброжелательный человек, чуждый узкого себялюбия и корыстолюбивого эгоизма и одаренный здравым смыслом».
Гибкая политика, здравый смысл и твердая воля такого государственного деятеля подрывали бы корни революционного движения в России, тогда как жесткое самодержавие и жестокие расправы с террористами при внешней эффективности укрепляли эти самые корни, срезая «вершки». Милосердие царя (относительное, если иметь в виду замену смертной казни пожизненным заключением) показало бы народу его безусловное духовно-нравственное превосходство над революционерами.
Недругам России также был бы нанесен сильнейший удар. Ведь они упирали на отсутствие в России демократии, засилье «азиатской жестокости» (хотя сами тысячами расстреливали людей не только в своих колониях, но и «свободных граждан», как было, например, во время подавления Парижской коммуны в 1871 году).
Дальнейшие события предвидеть трудно. Не исключено, что в конце концов установилась бы в России конституционная монархия, и она вошла бы в число крупнейших капиталистических государств. Со временем, наращивая свою мощь, эти державы поставили бы мир на грань глобальной социально-экономической, духовной и экологической катастрофы уже в ХХ веке. Ведь именно противоречия между капиталистическими странами стали главной причиной Первой мировой войны. Если бы ее удалось избежать под лозунгом «Эксплуататоры всех стран, соединяйтесь!», то все равно сказались бы неустранимые пороки буржуазной демократии, власти плутократов-олигархов, истощение природных ресурсов и загрязнение биосферы.
Благодаря подавлению революционного движения и либеральным реформам в России социалистические преобразования могли начаться «сверху». Для этого потребовались бы интеллект, добрая воля и решимость не только монарха, но и его ближайшего окружения.
Если бы верховный руководитель нашей страны показал пример милосердия, то, как знать, не сплотило бы ли это народы России? Вместо усиления репрессивного аппарата мог бы последовать подъем культуры и просвещения, уровня народного образования, как это произошло через два десятилетия после Великой Октябрьской революции, но только без гражданской войны…
Впрочем, возможен и другой вариант: либеральные реформы могли выродиться в подражание западным буржуазным демократиям. Тогда бы наша страна, утратив свою самобытность, превратилась в сырьевой придаток Западной Европы, стала экономически зависимым и слабо развивающимся государством, ибо не смогла бы конкурировать на равных с такими же, но более «продвинутыми» капиталистическими державами.
