– Главное, дорогу, – уточнил второй из подошедших и подтолкнул товарища в машину.
– Выстрела не было… Вообще не было никакого шума, – пояснил Фельске. – Мы с Матильдой сидели у окна и ждали возвращения квартиранта. Он же сказал уходя: «Я провожу друзей», а товарищ, смеясь, добавил: «Приготовьте ему горячего кофе, он немного пьян». Мягко сказано – пьян, ноги его едва переступали, а язык заплетался на каждом слове. Кофе, конечно, мы не стали готовить в такое время, да и желания не было услуживать унтерштурмфюреру. Терпение наше кончилось, и я ждал лишь утра, чтобы поехать в Берлин и найти там капитана. Петлю надо было разорвать.
– Томас сидел очень долго, – вставила в рассказ свое уточнение фрау Кнехель. – Я не выдержала и пошла спать, в конце концов мы тоже люди и нам полагалось отдохнуть, к тому же в шесть утра должны были привезти пиво… И что вы думаете, я встала в полшестого и вижу Томаса у окна… Боже мой…
– Ничего особенного, я тоже уснул… Не заметил, как пришел сон… – Фельске почему-то улыбнулся, вспомнив давно минувшее событие. В нем кроме трагического, видно, было и что-то смешное. – Я уснул и попал локтем в чашку с холодным кофе, попал и не заметил…
– Еще бы, до утра пялить глаза в окно, так не в кофе, а в суп попадешь и не почувствуешь… Но ты опять не то говоришь, – рассердилась фрау Матильда. – При чем тут кофе…
– Я уже не знаю, о чем надо говорить… Дай мне закурить, пожалуйста. – Ему разрешили закурить, и не только разрешили, – хозяйка сама зажгла спичку и поднесла ее к трубке. – Кофе действительно не при чем… Я уснул перед утром, все надеялся, что наш унтерштурмфюрер постучит в дверь. Вначале меня сердила его беспечность – нельзя все-таки заставлять ждать. Потом стал беспокоиться: ушел пьяный, где-нибудь упал и лежит под дождем, мокнет… Пропадет человек, жаль, как ни говорите… В сущности, он не сделал нам ничего плохого, жил смирно, вел себя прилично, ну, бывали иногда друзья, выпивали – с кем это не случается. Притом молодость. Нет, я искренне беспокоился за унтерштурмфюрера…
– Он был преступник, – вынесла приговор фрау Кнехель.
– Глупости, – отверг обвинение жены Фельске. – Такой же кролик, как и мы, и с такой же петлей на шее… Нам не успели ее затянуть, унтерштурмфюрер поторопился и переступил порог раньше времени… Обратной дороги уже нет…
На рассвете, позднем в это время года, унтерштурмфюрера обнаружил патруль, объезжавший кольцевую трассу. Солдаты сошли с мотоциклов, чтобы облегчиться, и увидели мертвого человека. Он лежал, уткнувшись лицом в выбоину, наполненную дождем, раскинув руки и стиснув пальцами мокрую жухлую траву.
Через полчаса о происшествии доложили в комендатуру, а затем в полицию и Главное управление СС, – на убитом была эсэсовская форма и документы, подтверждающие его принадлежность к ведомству Кальтенбруннера.
В управлении СС выразили недовольство тем, что труп отправлен в полицию. Какой-то гауптштурмфюрер отчитал дежурного по комендатуре за слишком высокую оперативность, назвал патрульных олухами.
– Неужели вы до сих пор не знаете, что мертвых оставляют на месте преступления, чтобы зафиксировать обстановку и снять следы? Черт знает что такое!
Дежурный извинился и сказал, что примет замечания к сведению и исполнению.
Через какие-нибудь полчаса гауптштурмфюрер Ольшер примчался в полицию и потребовал, чтобы ему показали труп.
Убитый валялся на цементном полу, хотя по званию ему следовало лежать хотя бы на скамейке, – все-таки офицер СС.
– Обыскивали? – спросил унтерштурмфюрер.
– Да, еще там, в лесу… патрульные, – ответил инспектор и подал Ольшеру удостоверение.
– Еще!
– Больше нет… Вернее, не было, – поправился инспектор. – Удостоверение передал старший по наряду.
– Я обыщу сам. – Гауптштурмфюрер опустился на колени и стал расстегивать на мертвеце китель. Делал он это с лихорадочным нетерпением, почти вырывал из петель пуговицы и отпахивал мокрые полы. – Помогите снять мундир!
Инспектор без охоты, с откровенной брезгливостью дотронулся до мертвого и сейчас же отстранил руку.
– Ну, тяните же! – прикрикнул на полицейского гауптштурмфюрер.
Вместе они раздели убитого, сняли все, вплоть до нижнего белья. Ольшер обшарил карманы, прощупал подкладку. И чем меньше оставалось непроверенных уголков в одежде, тем тревожнее и растеряннее становилось лицо гауптштурмфюрера. Отбросив мундир, он принялся за белье. Ничего не нашел. Впился глазами в мертвеца, словно хотел выпытать у него тайну.
– Дьявольщина!
– Пропало что-то? – нерешительно спросил инспектор.
– Да, то есть нет, – опомнился Ольшер. – Где обнаружили труп? Точное место!
Инспектор подал донесение патрульного офицера и стал объяснять, как лучше найти участок дороги с путевым знаком.
– Ясно, – оборвал гауптштурмфюрер. – Два километра до поворота…
– Как? – переспросил инспектор – Почему два?
Губы Ольшера искривились от досады – он не то хотел сказать инспектору, вернее, ничего не собирался говорить. Но уже было сказано, поэтому эсэсовец поправился:
– По моим подсчетам…
– А?!
Фельске все рассказал Ольшеру, все до мельчайших подробностей, даже упомянул свой локоть, попавший в чашку с кофе. Гауптштурмфюрер слушал рассеянно и только кивком головы подтверждал, что слова хозяина гаштетта до него доходят. Когда наконец запас сведений и предложений иссяк и Фельске смолк, Ольшер спросил:
– Кто был у него?
– Каждый раз новые люди…
– Этой ночью!
– Одного разглядел, когда он советовал приготовить крепкий кофе. Такой чернявый, похож на моего постояльца. Второй в форме?
– СС?
– Нет, вермахта… А вот лицо не видел, козырек заслонял… Но вы не огорчайтесь, господин гауптштурмфюрер… Их найдут.
– С чего вы решили, что я огорчаюсь?
– Простите, мне так показалось…
Ольшер осмотрел комнату, где жил Исламбек. Долго стоял у маленького шкафа для белья, потом резко повернулся к хозяину.
– Оставьте меня одного.
– Хорошо, хорошо, господин гауптштурмфюрер… – Фельске попятился, протиснул свое рыхлое тело сквозь узкую дверь. Захлопнул створку и застыл у нее.
– Уйдите! – крикнул Ольшер, догадываясь, что хозяин собирается подсматривать в замочную скважину.
Громко шаркая туфлями, Фельске исчез.
Еще некоторое время Ольшер стоял неподвижно у шкафа и вдруг бросился к нему, отвернул дверцу и принялся шарить руками внутри. Не обыскивал, не уточнял, как бывает при проверке помещения, не перебирал встречающиеся вещи, а отбрасывал их: не то, не то! Ему нужен был только пакет. Пакет в тонкой клеенчатой обертке. И ничего больше. Пальцами, горячими, чуть вздрагивающими от напряжения, он угадал бы сразу холодную, скользкую ткань. Но она не попадалась, все – тряпки, картонки, даже стекло. А клеенки нет, лакированной клеенки пальцы не находят.
