Рут выслушала и потребовала уточнения:
– Мы говорили много… Говорили об всем. Что вы имеете в виду?
Оплошность, которую допустил незнакомец, несколько смутила или озадачила его. Смущение явственно слышалось в голосе, когда он снова зазвучал:
– Что говорил унтерштурмфюрер о своих друзьях?
– Только одно – есть друг в Туркестанском комитете.
– Имя!
– Он не называл, да меня это и не интересовало.
– Вспомните, может, имя все-таки произносилось?
Ей нечего было вспоминать, имя действительно ни разу не называлось. И слава богу! Чей-то интерес к друзьям унтерштурмфюрера ставил всякого обладателя сведений о них в опасное положение. Желая избавиться от свидетелей, убийцы пойдут путем физического уничтожения всех подозреваемых.
– Никаких имен, никаких характеристик! – твердо ответила Рут. – Я же сказала, меня это не интересовало.
Она говорила правду. Незнакомец понял это и огорчился:
– Странно… А у него были друзья, и довольно часто навещали своего земляка здесь, на втором километре.
– Что ж, наверное… Но время наших встреч не совпадало. Вы допускаете такую возможность?
Незнакомец допускал, и это еще более огорчило его. Рут уловила, как и первый раз, нотку растерянности в голосе своего невольного собеседника.
– Черт возьми! – ругнулся он. – Неужели унтерштурмфюрер ничего не упоминал о своих друзьях? Абсолютно ничего…
– Ничего, – успокоившись и даже несколько осмелев, ответила Рут. – Мы просто не касались его друзей… Нам было не до этого…
Досадливый вздох вырвался у незнакомца, и был он такой естественный, такой человеческий, что «шахиня» даже посочувствовала своему огорченному собеседнику, несколько минут назад смертельно напугавшему ее.
– Могу я задать вопрос?
– Задавайте!
– Вы туркестанец?
Даже попытки скрыть себя незнакомец не сделал:
– Туркестанец.
– Конечно, не друг унтерштурмфюрера?
– Нет.
– Скажите, если бы вы получили имя друга, как бы распорядились им?
Незнакомец, видимо, улыбнулся, потому что в ответе, прозвучавшем после недолгого молчания, было тепло усмешки.
– Мы еще не поменялись ролями, фрау Хенкель. Или вы не чувствуете этого?
– Имеется в виду пистолет?
– Не только пистолет! Возможность превратить «шахиню» в простого диктора «Рундфунка», и это превращение займет всего несколько часов. Именно столько, сколько длится дорога до Тиргартена… Итак, имя!
– Его нет.
– Вспоминайте!
– Бесполезный труд. К тому же я устала стоять.
– Все зависит от ваших способностей быстро решать…
Он намеревался сказать еще что-то строгое и злое, но не успел.
Рут заплакала. Неожиданно и совсем некстати. Заплакала как-то тихо, жалостливо, по-детски всхлипывая и вздрагивая плечами. Большую обиженную девочку напоминала она сейчас, и это сходство с ребенком могло растрогать даже самого решительного и сурового человека. И все же незнакомец повторил:
– Вспоминайте!
– Имена не назывались, – глотая слезы, произнесла она. – Или вы не слышите то, что вам повторяют. Не назывались…
Решительность незнакомца начала, кажется, постепенно гаснуть. Он переступил с ноги на ногу, о чем Рут догадалась по громкому чавканью мокрых листьев. Переступил и опять вздохнул. Однако голос сохранял все те же строгие нотки, и они предназначались для плачущей «шахини».
– Упрямство ничего не принесет вам, кроме неприятностей. Вы сами себя мучаете, фрау Хенкель…
Он ожидал новых, более жалобных всхлипов, даже рыдания ожидал, а Рут вдруг смолкла и сказала тихо:
– Отпустите меня…
– Что?!
– Я уйду…
Незнакомец не сдержался и выпалил самое обычное, нелепое выпалил:
– Сумасшедшая!
Надо было, видимо, стрелять, уж если угроза произнесена в самом начале. А незнакомец не выстрелил. Женщина сделала шаг, второй, третий и наконец уверенно заспешила к дороге. Голубое пальто ее, отороченное белым мехом, удалялось, растворяясь в сизоватом тумане.
Рут почти бежала. Бежала к машине, чтобы как можно скорее избавиться от страха, вызванного этой нелепой, дикой встречей. Но на шоссе ее ожидало новое испытание. Кажется, она ошиблась в направлении. На обочине не было разлапистого, утконосого «БМВ». Рут перескочила через кант, обрамляющий бетонную полосу, и глянула вдоль дороги. Тревожные и требовательные глаза ее не нашли ничего, кроме голой ленты шоссе, кроме тумана и мокрели. Тогда она побежала влево, словно хотела догнать исчезающее, столкнулась с пустотой, вернулась назад и застыла у дорожного знака. Здесь, именно здесь стоял ее «БМВ». Не с ума же она в самом деле сошла!
Она плакала, теперь уже громко и безутешно. Плакала не для кого-то, а для себя. Слез было много, но они не утешили Рут. Вытерев ладонями, просто ладонями, глаза, она повернулась и покорно, как человек, который понял, что обречен, пошла снова в лес. Снова к той самой полянке, откуда только что сбежала. Нелегко было отсчитывать шаги по собственным следам.
На полянке никого не оказалось. Но она не поверила пустоте.
– Слушайте! – произнесла она требовательно, обращаясь к деревьям, будто они были живыми. – Я не знаю имени… но он из Роменского батальона… Простой эсэсман.
Она подождала ответа. Лес не откликнулся. Тишина сделалась, кажется, еще глубже и равнодушнее. Тогда Рут в исступлении крикнула:
– Я ничего не знаю!.. Понимаете, ничего!
И когда снова повторилось безмолвие, она, без надежды на отклик, тихо произнесла:
– Верните мне машину…
Одно из деревьев, какое, Рут не разобрала, ответило:
– Машина за поворотом.
– За поворотом?! – ужаснулась она – ей предстояло отшагать добрых два километра в слякоть и холод.
– Могла быть и дальше. Это зависело от вас, фрау.
– Благодарю! – выдохнула она.
Надо было идти. И она поплелась нехотя и устало к шоссе. Что-то мешало ей ощутить легкость, которую приносит избавление от опасности. Ловушка вроде раскрылась, возвращена свобода, но право быть снова «шахиней» не вознаграждает за испытанный страх и унижение. Другая, совсем другая плата нужна Рут. Она не знает, какая, но обязательно плата.
– Постойте, фрау.
Охотно, даже слишком охотно Рут остановилась.
– Мы не прощаемся, – произнес голос. – К новой встрече приготовьте сведения об эсэсмане из Роменского батальона.
