– Яша?! Ах, да… – Саид сообразил, что легионеры называли себя в деревне на русский лад, стараясь быть понятными.
– Может, как иначе по-ихнему, – пояснила Зося, – не знаю этого.
– А товарищи как называли его?
Она стала припоминать. Глаза еще больше распахнулись, в них горели прежние росные капли, теперь уже на самых кончиках ресниц. Совсем по-детски отдалась мысли Зося. Не предполагала, конечно, что попала в сеть чужую и раскрывает себя.
– Не Якуб? – подсказал Саид.
– Да, да… Якуб… Яков.
– Кто так называл его? Кто из товарищей?
Зося вовсе увлеклась, старательно принялась трудиться.
– Да этот, коротыш… Как его? Ну, с рассеченной губой.
– А?! – сделал вид, что знает, во всяком случае, что видел такого коротыша, Саид.
– Он, он, – подтвердила Зося.
И, чтобы уточнить, гость подсказал деталь:
– Тот, с которым Яша в Берлин ездил…
– Ага.
Зося вдруг опомнилась – не далеко ли зашла, да и надо ли было идти. Настороженно посмотрела на офицера, пытаясь уловить в его глазах злую мысль. Ничего в глазах не было злого – одно любопытство. Тогда она осмелела:
– Поссорились как-то из-за этого Берлина.
– Здесь, у вас?
– Ну да…
И опять она почувствовала себя на чужой тропе, забрела все-таки на нее, а вот когда, не заметила. Боязно стало.
– А может, и не ссорились, показалось, наверное… Говорили-то по-своему…
– Вы все же догадались, что разговор шел о Берлине?
Чужая тропа оказалась путаной, блукать пришлось Зосе. В какую сторону кинуться, чтобы вернуться назад, на знакомое, твердое, не знала. Стала лгать:
– Слово-то такое, понятное. Оно по-всякому – Берлин.
– Конечно, – согласился Саид. – А вообще-то они дружили?
– Как сказать… Да не особенно.
– Вместе бывали?
– Ясное дело, если товарищи.
– В этой хате?
– Когда и в этой.
Она спохватилась, поняла, что увязла, и с вызовом посмотрела на гостя: соврала, мол, да наплевать! Все одно – не выкрутишься.
– Только вы не подумайте чего. Коротыш мне не нужен был. Противный такой, смотреть тошно… Просто пили. В другом месте-то неудобно, немцы следят, ну а тут – четыре стены, чужой глаз осекется на улице.
Саид задумался: можно ли говорить с хозяйкой начистоту. Хотя легионеры и намекали на связь Зоси с партизанами, даже переход тридцати человек на сторону советских войск объясняли участием этой бабы в переговорах Курамысова с командованием лесной армии, но предположения эти как-то не вязались с обликом Зоси и особенно с ее поступками. Уж больно простой и глуповатой казалась хозяйка.
– Многие здесь бывали? – спросил он, желая проверить, насколько широк круг знакомых Зоси и есть ли в числе этих знакомых офицеры.
– О чем это вы? – скосила глаза на гостя хозяйка. – Не пойму.
– Курамысов бывал?
Она отшатнулась: так по стене и скользнула плечами. Движение заставило ее вдруг почувствовать холод, поежиться. Шагнула к печи, подцепила железную клюшку и стала ворошить ею поленья. Искры звездной россыпью заметались под малиновым сводом, кинули тысячи светляков на лицо и плечи женщины. И увидел Саид, как сильна она, как белеют ее тревожные и упрямые глаза. Почудилось ему, что Зося способна вот этой же толстой раскаленной клюшкой ударить его, ударить насмерть. И, может, сейчас она думает о том, как лучше обрушить железо на его голову. Не по себе сделалось Саиду, захотелось отодвинуться подальше, за стол, заслонить себя чем-нибудь надежным. А наперекор инстинктивному желанию уберечься, вспыхивало желание обнять ее, впиться губами в опаленное огнем лицо, в чуть обнаженные воротом кофточки плечи, сжимать ее сильное тело руками…
Железо калилось, позвякивало, тычась в горячий камень, поднимало и поднимало звездные россыпи. А Зося упрямо, с жестокой решимостью смотрела в огонь. Саид все же отодвинулся. Издали сказал:
– Вас предают.
Кого – вас, не пояснил, но Зося догадалась. Смолчала, ожидая еще каких-то слов.
– Сегодня надо уйти, – посоветовал Саид. – Завтра будет, пожалуй, поздно…
В печи уже нечего было делать, а Зося все ворошила поленья, воевала с ними, и воевала упрямо и зло. Сгорая, искры жгучим пеплом жалили ее лицо. Не отстраняясь, она принимала боль, и только делалась еще упрямее и злее. Вдруг сказала:
– Он придет нынче.
Это было у нее внутри. Все время было, пока стояла у огня, пока ворошила поленья и обжигалась искрами. Ждала минуты, чтобы вынуть из себя и отдать гостю. Зачем, понимала плохо. Просто чуяла: нужен этот коротыш с рассеченной губой эсэсовскому офицеру. Ненавистный ей коротыш…
– Почему сегодня? – спросил Саид.
– Не знаю… Так сказал. Велел картошку и самогон припасти.
– Один придет?
– Прежде один хаживал.
– Огонь в окне – знак ему? – уточнил Саид.
Зося еще раз перевернула поленья, будто хотела прибавить жару. Этой заботой отвлекла себя от слишком прямого вопроса. Ворошила и обдумывала. Понял Саид – трудно ей, но не помог. Ждал точного ответа.
– И ему тоже… – буркнула Зося.
Теперь стало ясно: хата служила маяком для кого-то. И именно это, среднее окно, с проломанными ставнями. Щель бросала узкую полоску света в поле, протянувшееся между деревней и березовой рощей. Свет означал, видимо, что у хозяйки кто-то гостит. Ведь Зося запалила коптилку, как только вошел Саид.
– Когда пожалует этот коротыш? – уточнил он.
– Да время уже… Поверка вечерняя, поди, кончилась.
Саид посмотрел на часы – было семь. Легионеры должны стоять на линейке, если, конечно, капитан Биллик решится сегодня строить батальон. Соединенные воедино легионеры – уже опасность, и вряд ли немцы захотят рисковать, получив анонимное предупреждение о готовящемся переходе батальона к партизанам. К тому же метель и темнота – все для мятежа. Лучше не искушать дьявола!
– Зачем он тебе? – спросил неожиданно хозяйку Саид. И было в этом вопросе что-то взволнованное и даже ревнивое. Негодование какое-то было.
Свой интерес Зося отбросила, будто не существовал он. Сказала о коротыше – цинично и грубо:
– Зачем? Зачем к бабам ходят…
«И это – неправда, – подумал Саид. Какая-то необъяснимая убежденность заставила его очистить хозяйку. – Конечно, неправда!»
Горячая клюшка вдруг резко звякнула, вздрогнуть заставила Саида. Зося повернулась к гостю, посмотрела на него с вызовом.
– Ты вот зачем пришел?
