«Убейте Арипова, – что еще нужно добавлять? Он понял все. Понял не тогда, в командирской землянке – из землянки он выскочил взбешенный и хмельной, с гранатой в руке, намереваясь защищаться, – позже понял: убьют! Убьют обязательно. Поэтому положил перед президиумом двенадцать тысяч. Его обнял Вали Каюмхан, а Баймирза Хаит пожал руку. Пожал руку и очень выразительно посмотрел в глаза щедрому подданному фюрера. Полковник мог считать себя гарнизонным офицером в Ниме или Альби. Доктор Ольшер тоже глянул ободряюще на штандартенфюрера. А это значило многое: гарнизоны формировал Ольшер, начальник «Тюркостштелле».
Преподношением полковника Арипова и завершилось утреннее заседание конгресса. Очень удачно завершилось, как сказал потом доктор Менке, в туркестанцев вдохнули бодрость и уверенность простые и искренние слова боевого офицера. Барон все еще верил в какую-то магическую силу слов и чувств. А может, ему надо было верить, – Восточное министерство, в котором он возглавлял идеологический отдел, переживало свои последние дни, в нем уже не было надобности, так как не было самого Востока. Германского Востока.
Едва только Вали Каюмхан объявил перерыв, как жена его, Рут Хенкель, заняла пост у служебного выхода. Ее не интересовал муж – президента старательно опекали офицеры почетного караула из состава СС и вермахта. «Шахиня» ждала полковника. Тот все еще стоял у стола президиума и, наклонясь, говорил что-то военному министру. Оба были в хорошем настроении, что Рут установила по сияющим лицам собеседников. «Закрепляют сделку, – подумала “шахиня”. – Разговор долог и, надо полагать, завершится только в пути…»
Рут нервничала. Давно не приходилось ей испытывать азарт ловца, поджидающего жертву. Последний раз она охотилась на Берлинер ринге, когда у второго километра появился унтерштурмфюрер. Но там все было проще – инициатива исходила от самой Рут, в любую минуту она могла отказаться от задуманного, повернуться и уйти, бросить этот мрачный лес с его дождями и ветрами. Сейчас она выполняла чужой приказ – ни уйти, ни бросить пост нельзя. Только ждать. Ждать, когда неторопливые собеседники выскажут друг другу все, проглотят улыбки, встанут и направятся к выходу.
Идут! Наконец-то… «Шахиня» поправила прическу – боже, до чего она дошла, прихорашивается ради этих несчастных слуг Каюмхана!
– Господа! – капризно произнесла Рут, протягивая руки военному министру и полковнику. – Так можно уморить бедную «мать туркестанцев». Обед бывает только раз в сутки. Что вы на это скажете?
Полковник повторил любезную улыбку, которая сопутствовала его беседе с военным министром.
– Мы послушные дети своего отца! – он кинул взгляд на президиум, где все еще играл свою трудную роль повелителя Вали Каюмхан и где сгрудились офицеры охраны. Женоподобный «фюрер» старательно поправлял волосы крошечной, отделанной серебром, расческой – это было его привычным занятием при разговоре с подчиненными. Движения его, беспечно медлительные и грациозные в прошлом, сейчас напоминали какой-то набор рывков и пауз, словно президент страдал нервным тиком. Предупреждение об опасности вывело Каюмхана из равновесия. Трудно жить, когда в тебя кто-то целится. Целится неизвестный. В Потсдаме было легче – он не знал, что в него целятся. Просто прозвучал выстрел и что-то горячее ожгло шею.
– Только отца? – продолжала играть огорчение Рут. – В вагоне вы говорили о «матери туркестанцев»…
– Склоняем голову перед янгой, – ответил смущенный полковник – он вспомнил тост за «шахиню». – Слово ваше – закон!
– О, как высокопарно!.. Но искренне ли?
– Разве госпожа не имела возможности убедиться в этом?
Хаит наблюдал за штандартенфюрером и «шахиней» и покусывал губы – возобновление игры, прерванной в вагоне, его не устраивало. Не устраивало по той простой причине, что жена президента была лишней сейчас. Уже не честь «шахини» намеревался защищать военный министр и вице-президент – наплевать в конце концов на этику! – собственные интересы оберегал капитан Хаит. У него деловой разговор с Ариповым, а тут третье лицо. И вообще, какого черта Рут липнет к этому полковнику? Именно к полковнику.
– Господа, я пошутила! – вдруг переменила тон «шахиня». – Я освобождаю вас от трудной обязанности пажей… Вы свободны… но только проводите меня до машины! – Она сделала строгое и даже тревожное выражение лица. – Мне не хочется спускаться вниз в окружении солдат и телохранителей… И потом… – Лицо стало грустным. – Вы сами, впрочем, понимаете…
Хаит мгновенно успокоился: как это он сразу не догадался о причине открытого интереса Рут к полковнику? Ей страшно здесь. Могут стрелять. Стрелять, хотя все меры приняты и клуб наводнен эсэсовцами. Но что эсэсовцы? Потсдамский выстрел произвел человек в форме СС.
– Простите, – извинился Хаит. – Это наш долг… Только не волнуйтесь, янга!
Они стали по обе стороны «шахини» и так, втроем, направились вниз по лестнице.
«Теперь я не волнуюсь, – подумала Рут. – Я спокойна. Могу даже смеяться. В компании таких милых офицеров женщина имеет право быть веселой». И она, играя беззаботность, заговорила о каких-то пустяках. Смешных пустяках…
На середине лестницы ее кольнул чей-то взгляд. Сбоку или спереди.
«Кто? – вздрогнула Рут. – Кто смотрит на меня? Кому я служу, чей приказ выполняю?» Ей очень захотелось увидеть человека, с которым она разговаривала в купе. Продолжая улыбаться, Рут принялась шарить взглядом по толпе. Делегаты торопились, они смотрели на двери, распахнутые на улицу, и никто – на «шахиню». Почти никто!
И вдруг – голубые колючие глаза. Снизу, из-под лестницы. Там стоял Берг и разговаривал с каким-то немцем в штатском. Опять Берг.
Странная мысль осенила «шахиню». Очень странная, просто нелепая. «Здесь никто не проходил!» – вспомнила она слова гестаповца. А ведь проходил. Проходил тот туркестанец, допрашивавший ее в купе. Не мог же он раствориться за дверью, подобно дымку сигареты. Или уже настало время духов! Нет, в это она не верит. Значит, гестапо включилось в игру. Все включились. Какой должна быть важной тайна, чтобы ее разгадывало столько людей!
И тут «шахиня» подумала о своей доле в игре. Собственном выигрыше. Иначе зачем стараться, зачем рисковать!
– Господа! – сказала она весело, очень весело, словно заметила что-то необыкновенно забавное, даже смешное, хотя ни забавного, ни смешного не было рядом, – была серая, унылая толпа, способная вызвать лишь раздражение. – Господа, я передумала… Мы не расстанемся у машины. Нас ждет столик в ресторане… И, пожалуйста, без кислых мин, или вы способны оставить даму одну в такую минуту?
Она взяла спутников под руки и решительно застучала своими легкими туфельками по ступеням лестницы.
В гостинице «Дунай» Берг потребовал ключ от номера господина военного министра. Ключ и обязательство молчать.
– В течение часа никто не должен стучаться в дверь! Вы меня поняли? – сурово предупредил он дежурного по отелю.
– Да, господин оберштурмфюрер! Если бы даже я не понял, вы вполне могли рассчитывать на мой опыт: не первый раз требуют ключи от номеров…
