– Что ж, на нет и суда нет. А дама хороша… – Галицын приспустил веки, изображая этим свое восхищение. – Во всех смыслах хороша!
Дамы не играли никакой роли в жизни Ольшера, и он внутренне посмеялся над наивной хитростью князя – нет, на этом его не поймаешь. И притом какое отношение может иметь дама к Ораниенбургу? Абсолютно никакого. Не было в списках женщин. Никогда. Ольшер собрался сказать об этом Галицыну и вдруг вспомнил «шахиню». Была женщина. Была!
– Какой смысл вы имеете в виду? – спросил капитан.
– Наш смысл… Я ведь тоже не поклонник прекрасного пола… с некоторых пор… И не бойтесь! Я не возьму за нее ни марки. Просто хочется доставить вам удовольствие… Это – Рут Хенкель, жена Каюмхана… Бывшая, конечно, как и все, что вокруг нас. Теперь ее зовут баронессой Найгоф, а не шахиней. Но очаровательна она по-прежнему…
«Рут! Какого черта она явилась во Франкфурт? Почему вообще все они оказались во Франкфурте?»
Можно было, конечно, пропустить мимо ушей это известие, сделать вид, будто «шахиня» вовсе не интересует капитана, но перед князем играть в безразличие было трудно, к тому же он не просил за президентшу ни марки. Пусть будет в кармане еще одна фамилия лица, причастного к «сети вторжения».
– Отчего бы «шахине» не сохранить красоту? – туманно выразил свое отношение к Рут капитан. – Она еще довольно молода.
– Именно… Разрешите чиркнуть адресок?
– Ну что ж, хотя это пустое…
– На всякий случай… – Галицын вынул блокнот, написал несколько слов, оторвал поллистка и подал Ольшеру. – Она здесь временно… Проездом, так сказать… Если поторопитесь… – Он оглянулся на сидящих у эстрады эмигрантов и добавил шепотом: – Дамой интересуются некоторые… И весьма… Кажется, отсюда она поедет в Мюнхен, а потом за границу…
Ольшер изменился в лице – «шахиня» связана с эмигрантами, те с бывшим Туркестанским комитетом, а все вместе с документом под грифом «гехейме рейхзахе!» Его документом. Они переходят ему дорогу, хотят опередить! Капитан торопливо пробежал глазами адрес: Брудергриммштрассе, отель «Идеи», комната 82, тел. 33-91-14.
– Вы точны, князь!
– Господи, такая школа! – Галицын опять приспустил веки, и на лице его изобразилось удовольствие.
– Надеюсь, это качество не покинет вас и впредь?
– Все зависит от господина гауптштурмфюрера.
– Оплата наличными, – предупредил Ольшер и потрогал левый карман пиджака, давая этим понять, что деньги всегда с ним. И не только потрогал, полез за борт и достал бумажник, вынул из него пятьдесят марок, положил на стол под край салатницы.
– За обычную информацию нам платят тридцать, – объяснил Галицын. – Такса… Не люблю быть должником…
– Назовем это авансом… – Ольшер встал и протянул руку князю. – До свидания, ваша светлость…
8
В Ниме было жарко. По-летнему синело небо, и солнце неистово жгло золотистые камни аркад и стены арен. Платаны, только что сменившие свой зелено-голубой наряд, легкий и прозрачный еще, не спасали от горячих лучей, хотя и ткали старательно пеструю тень на асфальте площадей и улиц. Жители Нима называли это весной, всего лишь преддверием лета и ходили в теплых куртках и в высоких, на итальянский манер, фетровых шляпах.
Саид пил южное тепло жадно. Часами стоял под солнцем, обнажив голову и подставив лицо терпким лучам. На бульваре Эспланада, где находился его отель, солнца было много, а на площади Арен, что лежала в пяти минутах ходьбы от отеля, жар источало не только небо, но и древние камни. Они словно впитали в себя за столетия все тепло мира и теперь отдавали его городу.
Утром Саид обычно приходил к аренам и садился на камни амфитеатра. Отдавал себя солнцу. Мечтал о юге. Своем родном юге, где нет этих камней, сложенных еще римлянами, но есть солнце, такое же горячее и такое же щедрое, даже более щедрое – оно дарит жизнь садам и нивам. Вечную жизнь…
Саид ничего не знал о последнем шаге Берга. Абсолютно ничего. По-прежнему он рисовался ему бодрым, жизнерадостным и торопливым. Всегда торопливым и никогда лежащим навзничь. Саид разговаривал с Рудольфом – мысленно, – рассказывал ему о Ниме, о солнце, о том, что стало легче дышать и силы, кажется, возвращаются. Виден конец пути. «Аист» где-то здесь, и осталось лишь настичь его.
После солнечных ванн Саид покидал арены и отправлялся за город в расположение гарнизона. В штаб он попадал часам к двенадцати, именно в тот момент, когда после утренних строевых занятий штандартенфюрер Арипов возвращался к себе и принимался за сводку. В Ним постоянно прибывало пополнение, и легионеров надо было распределить по ротам, отправить на объекты – охрану железнодорожных узлов, мостов, складов. Наиболее надежных, а это устанавливалось по анкетным данным, полковник передавал в зондеркоманду. Зондеркоманда подчинялась непосредственно СД и руководил ею немец Кампф. На его обязанности лежал контроль за спокойствием тыла, практически это выражалось в очистке окрестностей Нима и соседних районов от парашютистов-диверсантов и групп Сопротивления. Легионеров, назначаемых в зондеркоманду, проверял Саид как представитель Главного управления СС и доверенное лицо гауптштурмфюрера Ольшера.
Пока ни один из кандидатов не заинтересовал Саида. Всего двадцать человек отправил он Кампфу – «Аиста» среди них не было. Не встретился он и в прежних списках легионеров, составленных еще до приезда Саида – судя, конечно, по анкетам, что другое можно использовать в таком случае, не спросишь же самих легионеров о тайном крещении на втором километре Берлинер ринга. Птичье имя существовало для немногих, возможно, только для двух или трех человек. Но в анкете мог значиться последний пункт «путешествия» легионера – Берлин. Пункт этот и искал Исламбек в анкетах.
Не значился Берлин в последних анкетах. Не было его и в прежних списках. Все легионеры прибыли из бывших восточных оккупированных областей и столицу Третьего рейха даже в глаза не видели, а если и видели, то мельком, из окон вагона или из-за борта грузовика, которые торопливо несли их на запад. Разбитый и горящий Берлин не внушал им бодрости и не вызывал желаний умереть на его камнях, как призывал Хаит. Туркестанцы приезжали в Ним мрачные и злые, словно дивы.
«Где же “Аист”? Почему он не спешит на юг?» Саида терзали сомнения: а что, если «священная птица» уже прилетела и свила гнездо где-нибудь в стороне от Нима. Аисту не обязательно приземляться в зондеркоманде, он может нести обычную караульную службу на станции или патрулировать шоссе, ведущее к испанской границе. Дорога притягивает к себе диверсантов, а именно диверсанты интересуют «Аиста». Должны, во всяком случае, интересовать, иначе зачем он здесь!
Барометром для Саида был штандартенфюрер Арипов. По его поведению и настроению приходилось определять – близко «Аист» или далеко, грозит «священной птице» опасность или она порхает спокойно и беззаботно над Нимом?
Для этого и являлся ровно в двенадцать в штаб гарнизона Саид. В тот день, когда барометр показал перемену погоды, унтерштурмфюрер переступил порог канцелярии с опозданием на двадцать минут – его задержал воздушный налет. Английские самолеты прошли над городом на небольшой высоте и сбросили листовки. Всего лишь листовки, а немцы ждали бомб и подняли тревогу. Сирены выли как очумелые. Но никто не прятался, горожане бегали по улицам и собирали листовки.
