– Фантастика!
Ольшер растерялся. Растерялся не оттого, что его разоружили словом. Майор отвергал факты. Очевидные факты.
– Если это фантастика, то что такое версия Найгоф? Бред! Пакет, попавший в руки человека со шрамом, был обшит черными нитками…
– При чем тут нитки?
– При том, что я обшивал его серыми нитками. Серыми, понимаете?
Конечно, это не фантастика. За пустяком, именуемым нитками, что-то кроется. Тяжелый на мысль и лишенный всяческого воображения Райли не мог в данном случае не принять аргумент Ольшера. Пакет вскрывали. Но кто?
– Разве не мог это сделать унтерштурмфюрер на Берлинском кольце? – задал себе и одновременно капитану вопрос Райли. – Мог и, наверное, сделал.
– Но тогда зачем Искандер Саднев вернул пакет «аисту»? – задал контрвопрос Ольшер.
– Догадался, что он пуст.
– Каким образом?
– По виду… По вашим ниткам, – попытался загнать собеседника в тупик майор.
Тупик оказался с выходом. И довольно простым. До того простым, что Ольшер мгновенно выбрался из него, причем сделал это с задорной улыбкой.
– Искандер, то есть Исламбек, никогда не видел пакета, не держал его в руках и о нитках не имел никакого представления.
Грузный, рано располневший Райли заворочался в кресле, и оно натужно заскрипело. Нелегко приходилось этому изящному сооружению из дерева и пенопласта в такие тревожные для майора минуты.
– А, черт! – произнес он досадливо. – Путаница какая-то. Оба варианта логичны… Сколько вы заплатили за эти дурацкие нитки?
– Ничего.
– Вы же упоминали о довольно приличной сумме?
– Нитки и фамилия человека, державшего пакет 8 июня, ничего не стоят. Стоит адрес человека.
Кресло снова заскрипело, теперь облегченно, – Райли встал. Встал, хотя не имел привычки подниматься во время разговора. Его вынудило сообщение капитана.
– Где он? Этот Искандер?
– Исламбек.
– Пусть; Исламбек. Где?
– Вот, – Ольшер протянул бумажку с адресом. Собственно, это был не адрес в обычном понимании слова. Страна. Страна в Азии. И ее столица. – Там находится унтерштурмфюрер. Будто бы находится, по словам человека со шрамом… Я бы сам поехал. И нашел бы, – объяснил Ольшер. – Легко нашел бы его…
Райли отрицательно замахал рукой:
– Нет. Смешно немцу, да еще гауптштурмфюреру, появляться сейчас на Востоке…
– Понимаю и поэтому предлагаю послать человека со шрамом.
Все было неожиданным для Райли, и приходилось обдумывать каждое новое заявление Ольшера. Последнее оказалось самым сложным и потребовало немало времени. Он докурил сигарету до конца, прежде чем родился ответ.
– Согласен.
– Дорога ему знакома, и есть связи…
– Не сомневаюсь… Сколько?
– Что – сколько?
– Сколько заплатили?
Ольшер обрел уверенность – игра шла с козырями и их у него теперь было достаточно. Начал с главного:
– Одним Галицыным.
Райли расцвел: ему понравился прием Ольшера.
– Прижали их разоблачением. Хороший почерк у вас, гауптштурмфюрер. – Майор остановился, осененный какой-то мыслью. Оригинальной мыслью, как ему показалось. – Послушайте, гауптштурмфюрер, а что, если нам создать новый «Тюркостштелле», под другим названием, естественно! Начальник уже есть. – Майор подошел к Ольшеру и похлопал его по плечу. – Мы взяли себе всю эту компанию националистов в Мюнхене, Бонне, Франкфурте-на-Майае… Выкупили их у «Сикрет интеллидженс сервис» по дешевке. Но кто-то должен управлять ими… Кто-то с опытом. – Райли понизил голос: – И с традициями…
Последняя фраза ему особенно понравилась, и он разразился хохотом:
– Традиция!.. Приступайте к делу, гауптштурмфюрер! Немедленно к делу…
14
Лес пах хвоей, старой, умирающей под теплым снегом. Снег был, верно, теплым: он падал и тут же таял, не успевая задержаться на ветвях сосен, лишь широкие черные лапы елей, лежавшие уже на земле, собирали горсти белого пуха.
Лес остро пах и волновал своими запахами. Волновал темнотой и таинственностью, что жила в нем. За зеленой грядой, за Татрами, уходившими в небо голубыми и синими вершинами, был фронт.
Никто не слышал звуков боя. Лес и горы хранили тишину. Особенно глубокой и, кажется, невозмутимой была она вот в такой зимний день, когда падал снег и все заслонялось густой белой завесью, соединявшей небо и землю.
У подножия Татр, в небольшой узкой долине, притаился брошенный немцами как заслон легионерский полк. Последний полк выдуманной Гитлером армии, разбитой, рассеянной, расстрелянной, задушенной, умирающей. Долго бродили туркестанцы по Европе, исходили ее вдоль и поперек, не обретя нигде пристанища, и вот подошли к своему последнему рубежу.
Подошел и Исламбек.
Более двух месяцев провел он во Франции и Австрии, скрываясь от гестапо, от своего шефа Ольшера, который нетерпеливо ждал нового сообщения из Нима о завершении операции.
Овладев пакетом, обшитым серыми нитками, именно серыми, Саид не вернулся в Ним, а помчался в Вену. Он успел проскочить через Париж, хотя англо-американские войска уже овладели полуостровом Катантен, взяли Шербур и двинулись в долину между Сеной и Луарой, нацеливаясь на столицу Франции. В Страсбурге Саид узнал, что все части Туркестанского легиона перебрасываются в Германию для переформирования. Восточный фронт, с катастрофической быстротой менявший линии и приближавшийся к самой Германии, требовал новых контингентов. Немцы стягивали силы отовсюду, и с юга в первую очередь. Через Страсбург почти непрерывно шли эшелоны. Саид задержался здесь до середины июля, уточняя направление маршрутов и ожидая сигнала от Берга. В Страсбурге его и застала весть о покушении на Гитлера. Не зная еще, как обернется это событие для него лично, но чувствуя общую тревогу и растерянность, Саид поспешил покинуть свой наблюдательный пункт и перебрался в Вену. Почему в Вену? Вена была аварийным пунктом при всех осложнениях связи. Так они условились с Рудольфом перед поездкой Саида в Ним. На главной почте должен находиться адрес Берга.
Адреса не оказалось. И до этого какая-то неясная тревога жила в Саиде – общая нервозность, что ли, влияла на настроение, теперь же короткое «нет», сказанное и повторенное неоднократно девушкой с главной почты, вселило в унтерштурмфюрера страх. Страх перед неизвестностью. Саид запросил Берлин по условленному адресу. Подождал неделю. Молчание. Прибег к последнему средству. Просигналил в пункт проверки, опять в Берлин, в район Панкова. Ни звука!
«Если окажешься один…» – вспомнил Саид. Вспомнил, как приговор себе. И Бергу. Так просто Рудольф не мог покинуть «26-го». Не мог и не имел права. Значит, упал. Все-таки упал. Это не укладывалось в сознании Саида.
