Она осталась. Капитан разрешил. Жестом показал, чтобы села. Вероятно, придется что-то записывать. Подчинясь привычке, Надие раскрыла блокнот – он всегда у нее в руках, как и карандаш.
– Мой человек?
Удивление в голосе капитана.
– Не помню что-то. Повторите!
Взгляд на Надие. Ясно. Она готова. Карандаш нацелен. Пишет уже: «Саид Исламбек». Так повторил за кем-то Ольшер. Так приказано зафиксировать.
– Везите!
Трубка – на место. Капитан все еще удивлен, и, когда говорит Надие, чувствуется смущение.
– Найдите список завербованных… Последний. С ходатайством Чокаева. Там, кажется, всего шесть человек.
– Сию минуту.
Надие выскочила, а Ольшер задумчиво откинулся на спинку кресла. В такой час к нему приходила усталость. Он бы мог, имел право передохнуть. Закрыть глаза и несколько минут наслаждаться тишиной. Так и делал капитан обычно. Сейчас помешал звонок. Звонок из гестапо. Он удивил, но и обрадовал. В какой-то степени: дело Чокаева не затихало. Обнаружилось лицо, связанное с судьбой лидера туркестанских эмигрантов. Связанное, кажется, с убийством. Вот только Ольшер не уточнил, кого ловили на Бель-Альянштрассе гестаповцы. Кого застрелили? И отношение ко всему этому имеет его человек. Человек в форме СС, сотрудник подшефного Ольшеру учреждения на Ноенбургерштрассе.
– Есть такой. Пятый. – Вошла Надие. Тихо. Туфельки тонули в ворсе большого голубого ковра. Только у порога один раз щелкнули о паркет.
– Пятый?
Ольшер принял из ее рук список. Пробежал глазами весь текст: от адреса до подписи. Заметил и фамилию. Она, верно, стояла пятой. Это не главное. Это ничего не говорит.
– Папку со сведениями!
Через двадцать секунд появилась и папка. Серая папка с орлом на обложке и со свастикой в его когтях. Внизу белел череп и перекрещенные кости. Все папки с документами имели такое тиснение. Как и все бумаги, исходившие из управления на Моммзенштрассе. Они украшались орлом, свастикой и черепом. Даже штамп, подтверждающий, что документ оформлен и приобрел силу действия, представлял собой того же орла со свастикой в когтях.
Сведений о пятом номере было не так уж много: анкета, текст присяги с подписью завербованного, биография. Довольно скромно для такого случая. Ольшеру попались и другие анкеты, но он не обратил на них внимания.
– Странно… – Это капитан сказал по поводу анкеты Саида Исламбека. – Я никогда не думал, что там… – Он сделал паузу и едва кивнул куда-то назад. На восток, видимо. – Там сохранились люди с таким прошлым…
Надие высоко вздернула брови. Они и так гнездились довольно высоко и округляли ее большие глаза, а теперь совсем ушли от ресниц.
– Я не имею в виду вашу судьбу, фрейлейн Надие.
– Понимаю, господин капитан.
– Значит, сохранились… Очень странно.
Вспыхнула лампочка на внутреннем телефоне. Ольшер поднял трубку.
– Уже?
Кивнул.
– Ведите!
Надие машинально встала.
– Вы мне понадобитесь, фрейлейн, – произнес капитан. – Останьтесь.
Через смерть человека лежал путь на Моммзенштрассе, 55. Через смерть товарища. Боевого друга. Ни слова не сказано. Не пожали руки. Не открылась тайна. Хорошо, что не открылась. Для других. Но для Саида она должна была открыться. Должна была прозвучать. Иначе его появление в Берлине бессмысленно. Один на «необитаемом» острове. Чтобы он ни сделал, чтобы ни узнал, останется при нем и умрет с ним. Не станет оружием. А оружие это необходимо. За линией фронта, где идет битва. Где каждая весточка Саида – новый патрон в обойме.
– Вы Исламбек? – вопрос был задан по-русски.
На Саида глядели два серых острых глаза. Неповторимо острых. Они впивались. От них нельзя было избавиться, нельзя было уйти. Так почувствовал Исламбек еще у двери, когда переступил порог. Шел на эти глаза и опустился на стул, предложенный какой-то женщиной. Саид не увидел ее, вернее, увидел, но ничего не разобрал. Какой-то безмолвный силуэт. Тень какая-то. Опустился и смотрел на капитана. Взгляды были сцеплены.
– Да…
– Вы знаете, где находитесь?
Он знал. Он все знал. Еще до того, как появился в Берлине, до того, как пал товарищ на Бель-Альянс. Дважды проходил Саид по Моммзенштрассе, знакомился с этим хмурым каменным зданием со множеством окон. Таинственно и зловеще молчащих окон. Думал, как проникнуть в него, как пройти мимо дежурного эсэсовца. Пройти свободно в главное управление СС.
– Нет.
– И не знаете, конечно, с кем разговариваете…
Он должен был снова повторить «нет». Логика требовала. Не успел.
Эта женщина, этот силуэт приобрел дар речи. Сбоку, нет, почти перед ним, за противоположным краем столика прозвучал голос. Низкий. Спокойный. Но с ноткой официальной торжественности:
– Вас вызвал доктор Ольшер… – Женщина сделала паузу, видимо, глянула на капитана, получила санкцию и добавила: – Гауптштурмфюрер Рейнгольд Ольшер. – Что-то еще хотела сказать, но пресеклась на вздохе. Новой санкции не последовало. Запрет.
Он, Саид, сам мог продолжить пояснение: «Начальник “Тюркостштелле” главного управления СС». Приятный сюрприз. Как долго ждал этого Исламбек, как долго шел к господину Ольшеру. Ступил через смерть.
Его отправили из гестапо для проверки. На столе капитана папка, серая папка с орлом и свастикой. Личное дело Исламбека. Его личное дело.
– Вы выглядите моложе своих лет.
– Естественно.
Ольшер все еще держал Саида своим цепким взглядом.
– Как надо понимать вас?
– Я должен был не знать настоящего отца.
Зрачки капитана суживались. Превращались в две маленькие точки. Острие иголки вроде. И они кололи Саида.
– Все еще непонятно.
– Иначе меня бы не допустили в университет. Я не стал бы учителем.
Теперь зрачки расширились. В них удивление:
– Об этом ничего не сказано в анкете!
– Она составлялась до моей личной беседы с господином Чокаевым.
Кресло скрипнуло – капитан резко откинулся на спинку. Закинул голову. Ему надо было удалиться от Исламбека, издали глянуть на него. Понять, кто перед ним.
И вдруг заговорил быстро с Надие. По-немецки. Просил ее уточнить, какой характер носила беседа Исламбека с Мустафой Чокаевым. Что именно сказал Чокаев об отце Исламбека.
– Простите, господин капитан, я все понял.
– Вы знаете немецкий? – насторожился Ольшер.
– Их ферштее зи гут, абер дас шпрехен фельт мир швер, – с берлинским продыхом «р» произнес Саид.
– Вот как!.. – Капитан задумался. Потом улыбнулся. – Вы продолжаете удивлять меня, господин шарфюрер. Это приятно… в некотором смысле.
