– Благодарю вас, фрау Хенкель…
Рут! Одна цепочка. Бесконечная. Теперь обнаружена в ней переводчица. Кольцевая слежка. Следят за всеми. И друг за другом. Открытие не удивило Исламбека. Огорчило. Надие с ними!
Почему она не должна быть в цепи? Чем отличается от остальных? Ничем. И все-таки неприятно. Даже грустно как-то стало. Словно его обманули.
– Вас ждет капитан!
Ах, да. Он пришел к начальнику «Тюркостштелле». Не к этой полутурчанке. Какая она – не должно интересовать шарфюрера. Вообще ничто не должно интересовать его. Кроме дела.
Он подтянул ремень, поправил китель и, чеканя шаг, вошел в кабинет.
Просить Ольшера о каком-то рассыльном нельзя. Сразу нельзя. Это знал Саид. Начал с посещения «Лесного лагеря 20». Лагерь интересовал гауптштурмферера. Он слушал внимательно. Глаза из-за стекол смотрели с любопытством. Что-то находили в Саиде.
Исламбек сказал о матери. О том, что ее могут убить.
Сделал паузу. Как отнесется Ольшер к такой развязке? Ведь это Саида мать. Родная мать. Настоящая. Не по легенде. Видимо, слова прозвучали искренне. С душевной тревогой. Капитан промолчал. Волнение отметил, но никак не выразил своего отношения. Лишь когда Исламбек закончил весь рассказ, гауптштурмфюрер спросил:
– Вы уверены, что мать ваша поможет нам? Свяжет ведущего с Абдурахманом?
– Да.
– Ошибка повлечет за собой роковые последствия.
– Знаю.
– Для вас тоже.
Напрасное напоминание – он все взвесил. Впрочем, не все. Дальнейшие пояснения Ольшера раскрыли неведомое и страшное.
– С момента вылета самолета вы будете изолированы…
Капитан говорил спокойно, даже скучно. И Исламбек расценил его слова не как угрозу, а как деловое предупреждение. Как пункт расписания, который будет выполнен. Одно казалось нелепым – Ольшер доверял Саиду и, кажется, покровительствовал ему, зачем же подобная мера? При всей формальной необходимости она действовала на шарфюрера угнетающе.
– Я предупредил для того, чтобы действия караульного офицера не вызвали у вас удивления и тем более протеста, господин Исламбек.
– Понимаю…
Гауптштурмфюрер хотел еще что-то сказать: более утешительное или, наоборот, разочаровывающее окончательно, но и услышанного было достаточно. Саид поторопился с просьбой. Ему хотелось переменить тему. Избавиться от угроз.
– Смогли бы вы, господин капитан, оказать маленькое содействие?
Подчиненные никогда не обращались к Ольшеру с таким вопросом: может ли он? Обычно жаловались, просили, писали рапорты, иногда требовали, если касалось дела. Но взывать к чувствам! Это ново. Непонятно.
– Не знаю, – пожал плечами гауптштурмфюрер.
– Я ходатайствую за друга.
– Кто он?
– Посыльный господина Людерзена. Азиз Рахманов.
– И что же?
– Он только посыльный и только эсэсманн. Его огорчает это. У каждого из нас есть тщеславие, господин капитан.
Ольшер кивнул: истина, хорошо известная всем. Но гауптштурмфюрер подходил к таким аксиомам с практической точки зрения.
– Ваш друг способен добиваться желаемого?
– О да, если ощутит его вкус и увидит ступеньки, на которые надо подниматься.
– Чертовски точно! Вы психолог, Исламбек…
Едва приметная улыбка была выдана Саиду в качестве награды. С этой же улыбкой капитан неожиданно преподнес ему пилюлю со смертельной начинкой.
– Как психологу хочу сообщить еще одну деталь нашего с вами плана… – Ольшер забыл или уже отбросил Азиза. Пустяк не занимал мысли капитана: – Вы будете изолированы до первой радиограммы. И это не все…
Совсем тепло, с ноткой сочувствия в голосе, закончил фразу:
– В случае провала группы – расстрел.
Два серых четких кружка за очками, конечно, фотографировали Саида. Фиксировали все. И надолго. Навечно, может быть.
– Надо надеяться, что нам будет сопутствовать успех.
Гауптштурмфюрер действительно надеялся на успех. Он был нужен ему сейчас. Особенно сейчас…
– Что с вами?
Надие растерянно смотрела на Саида.
А что с ним? Он твердо вышел из кабинета Ольшера. Кажется, даже улыбнулся переводчице. Постарался улыбнуться, во всяком случае. А она спрашивала:
– Что?
– Ничего.
Другого ответа не могло быть. В глазах переводчицы, однако, беспокойство. Тревога. В чем дело? Бледен. Наверное, очень бледен.
– Беспокойная ночь…
– А я подумала…
Она подумала другое. Конечно, другое. Здесь не бледнеют от бессонницы. Бледнеют только от страха. Значит, что-то стряслось.
– Мне надо отдохнуть…
– Конечно… Конечно… Дорога в Брайтенмаркт так утомительна… И дождь… Вы могли простудиться…
Ей известно больше, чем ему. Оказывается, они были в Брайтенмаркте. Ужасном Брайтенмаркте, которого туркестанцы боятся больше чумы. Есть еще таинственный Ораниенбург. Но связь с ним осуществляется только через Ольшера. Специальные курсы особого назначения «Ораниенбург» подчинены главному управлению имперской безопасности. Точнее, шестому управлению. Попасть туда можно лишь по пропуску, подписанному самим бригаденфюрером СС Шелленбергом. О курсах этих на Ноенбургерштрассе знают мало и говорят шепотом. Из Туркестанского комитета никого еще не брали в Ораниенбург. Все в «лесные лагеря» вербуют. И из «лесных лагерей» выкормыши управления СС летят на юго-восток с особым заданием. Вчера в одном из «вальд-лагерей» был Саид. Сегодня он узнал – это Брайтенмаркт. Ценное открытие. Географический пункт. Только что с ним делать? Открытие, как и многие другие, останется при Исламбеке. Дома об этом не узнают.
Надие тронула его руку. Зачем? Сочувствие. Ему ничего, ничего не нужно сейчас.
– Постараюсь отдохнуть.
– Да-да. Не сдавайтесь…
– Что?!
– Не поддавайтесь недугу, говорю.
Он надевал шинель. Она смотрела печально и тревожно. Как не похожа была сейчас Надие на ту кокетливую барышню, что полчаса назад разыгрывала веселую сцену у телефона. А впрочем, играть можно разные роли. Все зависит от сценария.
– Ничему не поддавайтесь.
Предостережение? Или совет? Поздно. Сейчас ему нужно только терпение. Снова терпение…
– Благодарю за участие…
Она протянула ему руку. Для пожатия. Неужели ей необходимо это прикосновение? Впрочем, ему тоже. Как-то легче становится от чужого тепла. Привычное понятие. У нее холодные тонкие пальцы. Они, кажется, вздрагивают от волнения или от озноба. И жмут его руку. Жмут. Смешная Надие. Она думает, что способна вселить в него спокойствие. Придать силы. Спасибо.
