– Объект вышел на улицу, – как Степа мигом уставился на парадный вход в белый дом. Толик поразился: – Я думал, ты спишь.
– Кто спит? – иронично протянул Степа. – Я думаю. А думаю я всегда с закрытыми глазами, так сосредоточиваться лучше.
– Точно, – подтвердила Яна, рисуя в клетках буквы. – Думает он с закрытыми глазами, а спит с открытыми. Я сама видела. Что такое «Мьянма»?
– Всякий имеет право думать и спать, как ему нравится, – отрезал Степа. – И вот что я подумал. Фоменко застрелился; Медведкин в больнице тоже на грани, так сказать; Хрусталев заболел, говорят, серьезно; Бражник на нарах. Осталось трое. И они не выходят из кабинетов. Возможно, совещаются. Вон в окнах Сабельникова горит свет, а у Туркиной и Ежова не горит. Да, там они, у Сабельникова. О чем, интересно, совещаются?
– Что тут думать, – сказала Яна, – наверняка о том, как этого Рощина отловить и назад в гроб засунуть. А что значит «Сухая старица»?
– Правильно, они об этом мечтают, – подтвердил Степа. – Но не хочет он ловиться, что же делать? А ряды обреченных редеют. Следовательно, Рощину удается план мести. По идее, они должны что-то предпринять, сделать ответный шаг.
– Я бы на его месте этих тварей прикончил... – сказал Толик. – Между прочим, у меня тоже деньги в «Шансе» сгорели. Вот пусть и они узнают, каково терять бабки.
– Вот этого не надо, – зевнул Степа. – Не надо обсуждать преступные идеи.
Зазвонил мобильник. Степа послушал, молча отключил телефон.
– Чего такое? – не спускал с него глаз Толик.
– Сорок минут назад Хрусталев погиб в автокатастрофе. Врезался в «КамАЗ» на полном ходу. Разбился в лепешку. С места происшествия позвонили жене, жена позвонила Сабельникову, Сабельников – Куликовскому, тот – мне. В белом доме идет тройственный психоз. Значит, ситуация обострилась, в живых нет уже двоих.
– А почему ты его не арестуешь? – спросила Яна.
– Кого? – поднял брови Степа.
– Рощина.
– Яночка, я не могу арестовать привидение. Ты же сама рассказывала, как твоя знакомая видела гуляющие трупы.
– Все ты переврал. Вот так и рождаются сплетни, – надулась Яна. – Мы же втроем видели Рощина. Арестуй его, и пойдем домой отдыхать.
– Как у тебя все просто. Должен сказать, что за Рощиным, или его двойником, или его призраком сейчас охотится вся милиция. Не беспокойся, его арестуют и в гроб засунут, как ты предлагала. Я же не имею пока на него компромата. Не он же направил машину с Хрусталевым на «КамАЗ» и влепил пулю в лоб Фоменко. Кстати, они это сами. Они вообще много чего делают незаконного. Поэтому я слежу день и ночь за потерпевшими, чтоб не натворили глупостей. Ждем, когда троица выползет.
– Было бы логичней следить за Рощиным и Иволгиным, – не унималась Яна.
– Отстань, – промямлил Степа. – Мне лучше знать, за кем следить.
– А если эти в разные стороны поедут? – буркнула она.
– Не думаю. Они сейчас будут держаться монолитом. А если поедут в разные стороны, значит, разделимся на три группы и проследим, куда каждый подался. Все, дайте подумать еще, а вы следите. Они должны скоро выползти, вон свет в кабинетах гаснет. Труженики администрации домой торопятся. Значит, и «наши» скоро выйдут.
Туркина, Сабельников и Ежов не собирались выходить из кабинета. Сообщение о гибели Хрусталева едва не убило всех троих. Естественно, у каждого возникла стандартная мысль: следующим трупом буду я. Зина совершенно спала с лица, ее уже никто не назвал бы периной, до отказа набитой пухом, походила она теперь на обвислый резиновый шарик. Под глазами у Туркиной обозначились круги, кожа стала серой, а из глаз выстреливал ужас. Цвет лица Ежова можно было бы сравнить с вареной свеклой, смешанной с морковью. Глаза у Валентина Захаровича стали красного цвета – лопнули капилляры. А Сабельников вдвойне был потрясен. С одной стороны, глупая смерть Хрусталева привнесла дополнительную жуть в его душу, с другой – он выпил неимоверное количество виски, а до лежачего состояния до сих пор не добрался. Хотя черти выросли аж с пятилетнего ребенка! Новые черти не кривлялись и не плясали, они ходили по кабинету и словно что-то замышляли. Самое омерзительное – их цвет, темно-зеленый, а глазки цвета оливок, только светящиеся. Нет, это не прежние нахаленки, а настоящие злобные исчадия ада. Значит, Сабельников был потрясен втройне, и теперь его пугал не Рощин, а выросшие черти. Зина собрала мужчин вокруг стола и шепотом, опасаясь прослушивания кабинета, выложила свой план.
– Зина, ты с ума сошла! – Ежов съежился от ее предложения. – Зина, нас посадят, ты понимаешь это? Тогда карьера, почет и уважение разом рухнут. Деньги – дело наживное, а от тюрьмы не отмоешься. Как ты будешь в тюрьме сидеть, ты подумала? Да тебя там живьем сварят, изуродуют, когда узнают, что ты занимала ответственный пост. Ты чиновник, а чиновников ненавидят в тюрьме, как насильников и милиционеров.
– Трусишь, да? – упрямо вскинула головку Зиночка. – Мне и тебе, всем нам уготованы гробы, как ты этого не понимаешь? Так вот, я в гроб ложиться не намерена. А иным путем мы Рощина не заставим прекратить нас косить.
– Что вы молчите, Николай Ефремович? – обратился за поддержкой к Сабельникову Ежов и обомлел: – Что с вами, Николай Ефремович?
Мэр сузил глаза и косил их то в один угол кабинета, то в другой, не реагируя на зама. Дело в том, что чертей вдруг стало вдвое больше. Было трое, а теперь шестеро! И никто, кроме Сабельникова, их не замечал. Значит, защитить всех и себя самого от бесов может только Николай Ефремович. Он внутренне готовился к обороне, а от Ежова отмахнулся:
– Ничего, ничего. Доверяю вам решать все вопросы по части борьбы с Рощиным. Я подчинюсь вашему решению.
Пятьдесят на пятьдесят! Ежов чувствовал, что Зина его уломает.
– Тогда ты скажи, как нам защититься? – угадала его мысли Зиночка, блеснув слезой в правом глазу, слезой отчаяния. – У нас нет выхода. Да и кто посмеет тронуть нас в нашем городе? Мы здесь главные, мы всем вершим. Я прошу тебя, Валя, давай сделаем, как предлагаю, и завтра к вечеру этот кошмар прекратится. У нас осталось всего два дня, слышишь? Два дня. Нас Рощин оставил на закуску.
– Хорошо, Зина, если ты берешь на себя всю ответственность.
Не стесняясь Сабельникова, она приблизилась к Ежову, обняла за шею и поцеловала в губы со страстью вампира. Ежов слегка похолодел от этой страсти, от Зины веяло губительной силой. Черт возьми, оказывается, она много сильнее его, она вытягивает его волю.
Эту ночь решили провести в отсеке мэра. Вместе не так страшно.
5
Туркина и Ежов вышли в начале восьмого утра. Степа бодрствовал, Яна и Толик спали, он растолкал обоих. Дождавшись, когда высокопоставленные лица отъехали в автомобиле Ежова, осторожно двинулись за ними. С семи утра город начинает гудеть, во всяком случае, транспорт разъезжает активно, поэтому автомобиль с преследователями не обратил на себя внимания замов мэра, тем более что Толик ловко прятался за машинами, идущими впереди. Подъехал Ежов к школе. Но стал не на площадке перед входом, где останавливаются родители, привозя детей, а поодаль, в маленьком сквере, который и сквером-то не назовешь, а так, посадка из хилых деревьев. Он поставил автомобиль между кустов. Степа недоумевал, зачем они сюда пожаловали? Яна высказалась, что, возможно, проведя ночь вне дома, кто-нибудь из них пожелал увидеться со своими детьми. И добавила, вздохнув:
