– Нет, вы все-таки доложите…
Офицеры расстались, чтобы больше уже никогда не встретиться.
Было 2 часа 20 минут. Вместо двух мертвецов в рубке лежало уже пять-шесть человек убитых. Стоять у прорези рубки означало верную смерть или тяжелое ранение. Адмирал Рожественский был уже ранен в голову. Наблюдение за противником велось теперь поочередно. Да и наблюдать было трудно. Броненосец буквально был окружен сплошной стеной воды от всплесков, подымаемых непрекращающимся ливнем снарядов, падающих в море вокруг флагманского корабля.
Находившиеся в рубке склонили свои головы ниже прорези и ожидали своей очереди вести наблюдения. Адмирал сидел, ежеминутно подымаясь, чтобы самому лично удостовериться в происходящем.
Дальномеры были разбиты – сначала один, а вскоре и другой. Без возможности измерять расстояние управление артиллерийским огнем из рубки потеряло смысл. Башни были предоставлены сами себе и должны были сами определять расстояние. Конечно, стрельба «Суворова» потеряла значительную часть своей боевой эффективности.
Рулевые были убиты. Их заменили лейтенанты Свербеев и Крижановский. Вскоре Свербеев был тяжело ранен. К окровавленному штурвалу подошел и взял его рукоятки в крепкие руки старший артиллерийский офицер Владимирский. На лице у него была кровь, но виду него был по-прежнему очень бравый.
Семенов, поднявшись в рубку, доложил адмиралу о положении на корме броненосца. Ответ Рожественского был таким, каким его ожидал Семенов:
– Пусть тушат пожар. Отсюда помочь нечем.
Фалы на броненосце давно сгорели. Грот-мачта рухнула. Нижняя рея фок-мачты снесена. Поднять сигнал уже было не на чем. Каждое движение флагманского корабля немедленно повторялось всей эскадрой. Ни о каком временном выходе из строя и описании коордоната, как это делали японские корабли, не могло быть и речи.
За четверть часа, прошедших от перемены курса «Суворовым», японский броненосный флот опять значительно опередил русскую линию и снова стал угрожать заходом с носа. Такая тактика давала адмиралу Того двойную выгоду. Во-первых, он угрожал обстрелять русскую эскадру продольным огнем, если она не переменит курса и ему удастся обойти русскую линию с головы. Если же русская эскадра повернет, то она еще более отойдет от курса, ведшего во Владивосток, и ей не удастся прорваться. Во-вторых, увеличивая дистанцию и уменьшая боевой угол, Того выводил из-под интенсивного русского обстрела свой флагманский корабль, по которому русские броненосцы также сосредоточено били, и, наоборот, увеличивал концентрацию огня своих кораблей по русскому флагманскому кораблю.
Адмиралу Рожественскому предстояло принять трудное решение. Снова повернуть – это означало окончательно потерять собственную инициативу и подчиниться воле противника. Самым лучшим решением было увеличить скорость собственных броненосцев, отдав приказание транспортам отказаться от прорыва на север и уходить обратно на юг под прикрытием броненосцев береговой обороны. Но как передать эти приказания? Никаких средств для подачи сигнала не осталось. Прикомандированные к флагманскому кораблю миноносцы «Бедовый» и «Быстрый», которые должны были быть репетичными судами, держались слишком далеко, чтобы не попасть под обстрел, предназначавшийся для флагманского корабля Рожественского.
В тяжелом раздумье адмирал стиснул челюсти. Скрестились две воли. Воля адмирала Того и его. Коса нашла на камень. Но у Того были все преимущества: более сильные корабли, обладание более скорострельной и дальнобойной артиллерией, значительно лучший ход и, наконец, он у себя дома – он может послать в любой из многочисленных ближайших портов суда, которые будут повреждены стрельбой русских. У кораблей адмирала Рожественского выбора нет – или биться, или опускаться на дно морской пучины.
Превосходство японцев в силе артиллерийского огня уже ясно каждому, хотя в Петербурге этот факт не был очевиден морскому офицеру с наивысшим академическим образованием, статьи которого в «Новом времени» создали в стране настроение, из-за которого правительству стало психологически невозможным отозвать эскадру Рожественского обратно, как это следовало сделать после падения Порт-Артура.
Адмирал Рожественский был сильной волевой натурой, каких было так мало среди старших морских начальников в России. Уступать он не любил и не умел. Минуты шли. Вот уже «Миказа» подходит к курсу русского флота. Башни правого борта приготовились стрелять. Рожественский уже давно не опускался на свой стул и наблюдает в прорезь. Струя крови стекает с его раненой головы. Не замечая ее, он упорно молчит. Стоящие в рубке затаенно считают секунды вместо минут. Рожественский выдерживает характер. Раз выбора уже нет, то его целью является хотя бы уменьшить дистанцию боя, при которой русские корабли с дальномерами, разбитыми японскими фугасными снарядами, будут иметь больше шансов попасть в неприятельские суда, стреляя почти в упор. «Миказа» вот-вот пересечет наш курс.
– Повернуть вправо на 4 румба, – последовало, наконец, приказание адмирала Рожественского.
В рубке раздался вздох облегчения. «Миказа» стал опять склоняться влево по отношению к поворачивающему русскому кораблю.
На японском флагманском корабле ясно видны накрытия русских снарядов. Один из них разорвался на надстройке позади боевой рубки. Большой осколок буквально срезал тумбу компаса, у которой стоял адмирал Того. Воздушным давлением бросило двух японских офицеров на палубу. Стирая кровь с лица, они первым делом взглянули на адмирала Того. Тот стоял невредим.
Другой снаряд снес фок-мачту на японском флагманском корабле. Стеньга с адмиральским флагом упала в море. Трубы на «Миказе» продырявлены. Было много других попаданий. Бой достиг своей критической стадии.
В момент поворота несколько снарядов почти одновременно попало и в «Суворов». Один ударил в рубку. Адмирал был вторично ранен, на этот раз очень болезненно – в ногу, но не покинул своего поста. Сидевший на корточках командир запрокинулся, и кровь хлынула у него из головы. Штурвал заклинило. Корабль не остановился на повороте в 4 румба, как это приказал Рожественский, но продолжал катиться дальше. Лейтенант Николай Людвигович Крижановский, с руками, израненными осколками, бросился кубарем из рубки вниз, чтобы, добравшись до румпельного отделения на корме судна, поставить снова руль прямо.
Вслед за Крижановским из рубки вывели командира. Он шатался и судорожно держался за поручни. В это время сзади разорвался новый снаряд. Игнациус потерял равновесие и упал с трапа головой вперед. Стоявшие внизу на мостике едва успели его подхватить.
– Это ничего, это пустяки… голова закружилась, – с виноватой улыбкой быстро заговорил командир, порываясь встать самостоятельно на ноги и идти. Но новые осколки успели вторично ранить Игнациуса, на этот раз уже серьезно. Его отнесли на перевязочный пункт на носилках.
Быстро нарастающий гул заглушил звуки выстрелов и разрывов. Такого гула стоявшие на мостике еще не слыхали. С пронзительным скрежетом рвалось железо, трещало дерево раздавленных шлюпок. Сверху сыпались горящие обломки. Все потемнело вокруг. Непроницаемый черный дым опустился на корабль. Упала, как подкошенная, передняя труба.
