Но хлопоты, связанные с организацией самостоятельной проводки его отряда через Суэцкий канал на Мадагаскар, долгая стоянка в тропическом климате у этого острова, дурные вести с родины и с театра военных действий подкосили здоровье младшего флагмана эскадры адмирала Рожественского. Преодоление невероятных трудностей совместного похода эскадры сказалось и на здоровье самого Рожественского. К концу похода командующий эскадрой настолько переутомился, что с трудом ходил и не был в состоянии обойти палубы своего флагманского корабля. Что же касается контр-адмирала Фелькерзама, то он за несколько недель до боя у Цусимы тяжело занемог и умер за три дня до боя.
Адмирал Рожественский приказал держать в секрете смерть своего помощника и не спускать флага начальника второго отряда с мачты «Осляби», боясь, что известие о преждевременной смерти младшего флагмана будет воспринято за плохое предзнаменование и отразится на боевом духе личного состава эскадры.
Но на «Ослябе» о смерти адмирала Фелькерзама знали, и настроение экипажа было подавленным. Команда с побледневшими лицами присутствовала на панихиде по адмиралу, как будто бы молилась на собственных похоронах. Броненосец вступил в бой с бездыханным телом своего адмирала, уложенным в цинковый гроб, который стоял в корабельной церкви. Контр-адмиральский флаг развевался на мачте корабля, вводя в заблуждение не только корабли русской эскадры, но и японский броненосный флот. Думая, что на «Ослябе» находится младший флагман, японцы сосредоточили огонь своих семи броненосных крейсеров на этом несчастном корабле.
Бой с Порт-Артурской эскадрой у Шантунга японцы выиграли в немалой степени потому, что они сосредоточили стрельбу на русском флагманском корабле «Цесаревич» и сумели вывести из строя этот корабль, убив удачным попаданием командующего эскадрой адмирала Витгефта. Той же тактике, уже оправдавшей себя, японцы придерживались и в Цусимском бою и сосредоточили огонь своей эскадры в первую очередь на двух русских флагманских кораблях, из которых один был настоящий, а другой мнимый.
Таким образом, «Ослябя» сделался громоотводом, на который сыпались все молнии, посылаемые отрядом японских броненосных крейсеров под командованием вице-адмирала Камимуры. Младший флагман адмирала Того держал свой флаг на броненосном крейсере «Идзумо». Он слыл опытным и инициативным начальником, и неспроста русский корабль с наихудшей броневой защитой принимал на себя все удары, которых хватило бы для всех кораблей второго броненосного отряда.
Командование вторым отрядом было временно возложено на командира «Осляби» капитана 1-го ранга Владимира Иосифовича Бэра. Среднего роста, с бледно-голубыми глазами, с седеющими каштановыми усами и с раздвоенной длинной бородой, он отличался представительной наружностью. Бэр был опытным, знающим и образованным морским офицером. Благодаря этим последним качествам, под его наблюдением строились здесь, в Соединенных Штатах, в Филадельфии, броненосец «Ретвизан» и крейсер «Варяг», а затем он был военно-морским агентом в Париже.
Как полагается старому морскому волку, он остался холостяком, и корабль был его домом. Бэр был всегда опрятно и элегантно одет, и такая же чистота и порядок царили на его корабле. Его лицо отличалось суровой внушительностью, а отношения к подчиненным – строгой требовательностью. Каждую неделю он осматривал броненосец от трюма до клотика и не терпел ни малейшего беспорядка. Его корабль был образцовым военным кораблем, но жизнь на нем для экипажа была нелегка.
В бою Бэр проявил олимпийское спокойствие и полное бесстрашие. По мере приближения японской эскадры командир «Осляби» находился, вплоть до открытия огня, на верхнем мостике, не спускаясь в броневую рубку, и невозмутимо курил папиросу за папиросой. Дисциплинированная команда, следуя примеру своего командира, оставалась стоять на верхней палубе по своим боевым ростам, как будто корабль находился не перед боем, а ожидал царского смотра.
Во время поворота «Миказы» расстояние до «Осляби» было 50 кабельтовых. С этого расстояния поворачивающиеся японские корабли открывали огонь по «Ослябе».
Японская стрельба по этому кораблю оказалась чрезвычайно меткой. Попадания начались сразу. Уже третий снаряд ударил в носовую часть броненосца, вырвал левый клюз и разворотил весь бак. Якорь вывалился за борт, и якорный канат с шумом у лязгом начало травить, пока он не повис на жвакогалсовой скобе, соединяющей канат с остовом корабля. Под ураганным огнем канат расклепали.
Немедленно второй и третий снаряд разорвались на баке. Град снарядов осыпал корабль. Попадания в носовую часть и в ватерлинию чередовались. Но броненосец упорно оставался на курсе всей эскадры и отстреливался из своих пушек. Мощные машины вращали три винта и точно хотели вынести корабль вперед остальных русских кораблей. Но Бэр замедлил ход броненосца, чтобы пропустить вперед «Орел». Однако и незначительный эскадренный ход оказался слишком большим для раненого корабля. Один из разорвавшихся на баке снарядов был крупного калибра и сделал в небронированном борту корабля огромную пробоину. Хлынувшая вода залила первый и второй отсеки жилой палубы. Через трещины, разбитые люки и вентиляционные трубы вода проникла в носовые пороховые погреба левого борта, из которых поднимались дым, запах гари и газы. От хода напор воды увеличивался и грозил продавить носовую переборку, задерживавшую поступление воды в среднюю часть броненосца. Корабль осел носом и накренился на левый борт. Броненосец должен был остановиться, чтобы справиться с пробоиной.
– Трюмно-пожарный дивизион, бегом в носовую жилую палубу! – раздалась команда. Трюмные под руководством трюмного механика поручика Петра Флавиантовича Успенского работали самоотверженно в полной темноте, так как главная электрическая магистраль была перебита. Крен был исправлен, но корабль еще больше осел носом и, дав ход, двигался с форштевнем, ушедшим в воду, постепенно догоняя «Орел».
Пока ток отсутствовал, носовая башня бездействовала, но как только проводка была исправлена и башня могла бы возобновить стрельбу, в нее попали два больших снаряда. С оглушительным взрывом она соскочила с катков и вся перекосилась. Броневые плиты разошлись. Длинные стволы орудий застыли в неестественной позе, обратив свои дула к небу.
На верхнем носовом мостике стоял дальномер, и группа матросов под руководством младшего штурманского офицера мичмана Вячеслава Петровича Палецкого определяла расстояние до вражеских кораблей. Разрывом снаряда матросов разнесло на части, а мичман В.П. Палецкий лежал с растерзанной грудью и громко рапортовал:
– Крейсер «Идзумо»… Тридцать пять… «Идзумо»… Трид…
И замер навсегда.
Следующими двумя снарядами, одновременно попавшими, был разбит каземат носового 6-дюймового орудия левого борта. Один снаряд разорвался у боевой рубки, и осколки полетели в рубку через прорези в броне. Был тяжело ранен морской писатель, старший флаг-офицер лейтенант барон Федор Михайлович Косинский. Другие офицеры и матросы – убиты или ранены. Командир с залитым кровью лицом вышел из рубки, держа в руке дымящуюся папиросу, приказал позвать старшего офицера, поднес папиросу ко рту, затянулся и снова скрылся в рубке, чтобы дальше вести корабль, продолжая неравный и безнадежный бой.
