Далеко, налево от дороги, вверх по усеянному склону движутся два серых камня – дикобразы, а за ними следом, хрипя ожесточенным лаем, бежит Джиль, бросаясь из стороны в сторону.
– Бац, бац!
Стреляет Погорелов, а я кричу ему:
– С ума сошел, Джиля убьешь!
Дикобразы ушли, Погорелов вернулся к нам и зовет Джиля…
Город и сады давно позади. Холмы кончились. Перед нами опять равнина, и только слева и впереди, на горизонте, – полукольцом куполообразные вершины гор.
Навстречу двигался своеобразный караван. На выточенных шахматных конях сидели два всадника курда. Один – старик в темном аба, а другой молодой, с винтовкой за плечами. Шапки их были обмотаны пестрыми шарфами – головы казались чрезмерно большими. Позади на двух катерах ехали женщины. Они сидели в клетках, находившихся по бокам животных. На первом катере в одной из запертых клеток сидела старуха, а в другой, – по-видимому, молодая женщина; держала на руках младенца. Лица женщин были закрыты. На другом катере в обеих клетках сидели девочки – четыре или пять. При нашем приближении только одна, постарше, торопливо опустила на лицо белое покрывало, а остальные таращили черные глазенки и весело нам улыбались. За катерами с клетками следовало еще несколько катеров и ишаков, груженных вьюками с домашним скарбом. Семья курдов совершала далекий переезд.
Желтый шарахнулся в сторону, косясь на огромные клетки, а Джиль веселым лаем провожал караван.
* * *
Скоро и поместье.
Свернули с дороги и в полуверсте, на открытом месте, увидели большой сад. Ехали длинной открытой аллеей, среди деревьев, почти не дававших тени, а когда приблизились к двухэтажному белому зданию, были атакованы челядью, высыпавшей из боковых дверей ханского дома.
У парадного подъезда – резервуар, как пруд, светлой застывшей воды. По краям – кусты розариев и еще каких-то растений. Дом – старый, каменный, большой и удобный. Он – огромный квадрат с внутренним открытым двором, посреди которого еще один пруд – овальный. Кругом трава, цветы в кадках и несколько откидных персидских кресел и стульев. На каменной оправе бассейна стояло несколько кувшинов и амфор разных размеров, а вокруг застывшей воды, выпятив грудь вперед и распустив хвост, важно расхаживал павлин, в сопровождении нескольких невзрачного вида подруг.
Во внутренний двор мы попали сразу, пройдя переднюю в сопровождении целой толпы слуг и приближенных хана, среди которых особенно был приметен невысокого роста старик в белой чалме и с аккуратно остриженной крашенной бородой.
Часть здания была в два этажа, а боковые коридоры – в один. Вдоль этих коридоров с большим количеством комнат, что видно было по бесконечному числу окон, шла просторная открытая галерея. Ее полукольчатые своды опирались на изящные белые колонны, перевитые темными лентами. Колонны прочно врастали в каменный пол и по архитектуре приближались к скромным линиям ионического стиля. Бордюры фасадов были украшены простыми орнаментами – звездочками в квадратах и прямыми штрихами мавританской архитектуры. Причудливы и воздушны капризные рисунки между колоннами на фронтонах. Гирлянды скульптуры над бордюрами и сложные гроздья цветов в углах над колоннами. Кружевными виньетками украшены своды галерей, а над одним из входов во втором этаже – массивная металлическая решетка замысловатой сложности рисунка.
* * *
Хозяин встретил нас во внутреннем дворе и пригласил в одну из парадных комнат.
Хозяин – принц. По наследству получил колоссальное состояние. Ему принадлежало больше ста деревень в разных концах Персии, и на него работали тысячи крестьян. Большую часть своих имений он никогда не видел и размеров своего состояния и доходов не знал. Он имел дело только с несколькими управляющими, а распоряжения давал только по указке главного управляющего. Тысячи свободных рабов из поколения в поколение работали на его предков, так же как и на него.
В Персии нет крепостного права – крестьянин свободен, может передвигаться куда угодно, но земельные отношения с ханами таковы, что крестьянин всю жизнь работает на помещика и на государство. Земля – хана, а потому право аренды или пользования землей дает земледельцу жалкие крохи доходов.
Дамам предложили пойти в эрдерум – женские покои, где находились женщины – члены семьи хана. Эрдерум помещался в задней части внутреннего дворика, во втором этаже, и занимал несколько просторных с низкими потолками комнат. Окна выходили в особый крытый стеклянной крышей дворик, внизу которого находился маленький круглый бассейн – аквариум. Окна закрыты мелкими решетками, выдвигающимися вниз; на некоторых окнах решетки были спущены. Рамы имели вид сложных изогнутых переплетов с разноцветными стеклами. Преобладали красный и синий цвета. Внешняя сторона оконных простенков покрыта мелкой мозаикой.
Внутренние покои были украшены коврами, разноцветными подушками, восточными тряпками и безделушками. Здесь все производило впечатление уюта, неги и безделья.
Хозяйка дома была в роскошном газовом белом платье и сверкала драгоценными камнями. Молодая красивая женщина с удлиненными бархатными глазами говорила по-французски.
Ходить вне дома нельзя – не принято. Когда хочешь сделать прогулку, даже по саду, – принимаются строжайшие меры. Мужчины не могут быть поблизости, и даже слугам воспрещается входить в сад. Жизнь в городе – хуже, чем здесь. Свободы еще меньше. В магазины поехать нельзя. Предосудительно. Выезжать можно только в экипаже – к родственникам или знакомым.
Угощала чаем и разнообразными печеньями, приготовленными из риса под ее непосредственным наблюдением. Жизнью своей была довольна и с большим любопытством смотрела на европейских женщин.
Когда наши дамы пришли, мы сидели в огромной, в два света, столовой и собирались завтракать.
Столовая вся из зеркал и стекла. Три стены украшены большими вертикальными зеркалами, а четвертая, выходившая в сад, состояла из нескольких больших, от потолка до полу, открывающихся во двор окон. Верхние части окон состояли из разноцветных стекол, а узкие простенки между ними были украшены зеркалами. Потолок также зеркальный; он состоял из массы небольших зеркал, образующих один сложный и эффектный орнамент. Три большие хрустальные люстры, как исполинские гроздья, свешивались сверху и блистали миллионами многоцветных искр.
Принц в белом фланелевом европейском костюме был радушным хозяином. Многочисленные слуги бесшумно приносили какое-то новое блюдо риса. Рис крупный и мелкий, белый, красный и желтый. Рис – в закуске, рис – приправа, рис – сладкое. Это был какой-то культ национального блюда, и любители им восхищались.
Принц плохо говорил по-французски, слащаво смеялся и часто обращался к своему бывшему гувернеру и товарищу как к переводчику.
Обед был бесконечно долгим. Перед моими глазами мелькали крашеные оранжевые ногти слуг, быстро и бесшумно менявших приборы. Я вздохнул свободно только после обеда, когда вышли на веранду. Здесь был сервирован чай. Мне предложили кальян, и я с большим интересом втягивал в себя сладковатый дым и следил, как в стеклянном графине бурлила вода. Хан курил тоже кальян, какой-то особенный, яйцевидный, весь из серебра, с миниатюрными эмалевыми изображениями.
