Вот уже 2 недели, что я на персидской территории. Приехал сюда 31 декабря. Сначала и в особенности в пути было несказанно тяжело. Казалось, что я действительно еду на край света. На четвертые сутки доехал лишь до Баку. А там еще 16 часов через море только для того, чтобы достичь Персии. В Энзели (персидский порт) встретил меня от имени ген. Баратова ген. Шах-Назаров. Очень милый и доброжелательный старик. Нам предстояло сделать 300 верст на автомобиле по шоссе. Эта дорога русская, называется Энзели-Тегеранской, но имеет несколько веток, например, почти до занятого теперь турками города Камадана.
Так как фактически невозможно проехать эти 300 верст между Энзели и штабом Баратова, в один день или в один раз – пришлось остановиться ночевать в местечке Менжим. Там на питательном пункте Земского Союза мне и моим спутникам было приготовлено помещение. Дома персидские не подлежат описанию. Они построены все из простой глины (не кирпич) перемешанной с соломой. Скорее имеет вид – навоза, чем строительного материала. Потом, ввиду страшного летнего зноя (до 65° Реом[юра]) у персов двери нет, а просто зияющая дырка, и окон тоже не полагается – просто сплошная стенка. Уже русскими руками, в тех постройках, в которых живут войска или расположены разные учреждения – пробиты маленькие окна и поставлены поганые печи, которые топятся тертым и прессованным верблюжьим навозом. Можешь себе представить какой прекрасный воздух.
Климат тут странный. Днем, когда выходит солнце, все размякает и тогда тепло, градусов 8–10. Зато после заката делается страшно холодно. Т. е. температура и не такая низкая, но как то пронизывающе. Горы все покрыты, конечно, густым снегом.
Что касается природы, то она страшно однообразна. Еще в Энзели (около моря) много растительности, но чем больше уходишь в горы – растительности делается меньше, и, наконец, остаются одни лишь желто-серого цвета холмы, скалы и горы. Мне кажется, что на Луне такая Богом проклятая природа. Даже селения персов не вносят разнообразия в общую однотонную картину, ибо, как я уже сказал – селения эти построены из смеси глины, соломы и верблюжьего помета. Что у персов удивительно, это их водоснабжение. Они проводят ее куда угодно при помощи канав. Рисовых полей очень много. Это главный рассадник лихорадок.
Теперь, после краткого описания персидской природы, я вернусь снова к моей поездке. Значит, я уже сказал, что ночевать мы остались в Менжим. Приблизительно 100 верст от Энзели. На следующий день поехали дальше. Путь лежал прямо через горы. Мы долго подымались по страшно извилистому шоссе и, наконец, добрались до перевала (Куинский 660 саж.). Там дул феноменальный ветер и было просто холодно. Еще верст 50 и мы доехали до города Казвина. Он отстоит приблизительно в 100 вер[стах] от Менжим и значит в 200 от моря или от Энзели.
В Казвине меня приветствовал Баратов. Произвел он на меня тогда самое лучшее, и даже трогательное впечатление. Он был весь только и занят мыслью, как лучше меня устроить, как бы мне угодить. Теперь уже прошло две недели с тех пор, и я, конечно, успел уже оглядеться. Баратов, действительно, трогательно заботится обо мне, но он осетин, кавказец. Не лишен хитрости в большой дозе и, мне кажется, даже и фальши.
Здесь в Казвине мне был официально предложен большой завтрак. Баратов, а это его слабость, говорил мило трогательных «спичей». Тут уже раздавались кавказские песни застольные и аллаверды вовсю. Кормили кавказскими блюдами: шашлык, лю-лю кебаб (котлеты на вертеле с чесноком), чакок-били и тому подобными неудобоваримыми яствами с самими дикими названиями. Завтрак затянулся до 4 дня – с чаем (все это происходило 31 декабря). Когда встали со стола, то сели в моторы и отправились дальше. Предстояло сделать еще верст 115 до деревни Аве, где и стоит штаб 1-го Кавказ[ского] кавал[ерийского] корпуса генер[ала] Баратова.
Добрались мы лишь около 91/2 часов вечера. Поместили меня в персидском доме такого описания, как я уже приводил. Но стараниями штаба, мне единственную комнату этого дома привели, насколько возможно, в уютный вид. Обтянули холстом, кое-где нацепили ковры, а пол покрыли соломенным матом (как в конюшнях). Повторяю, что мои новые товарищи приложили всё старание, чтобы устроить меня получше. Так что мне жаловаться было невозможно, в особенности им – офицерам штаба. Но, конечно, условия жизни в этих персидских домах очень трудны. Я думаю, я там и простудился. Ибо до вчерашнего дня я чувствовал себя омерзительно. Что-то вроде лихорадки. Да это вполне понятно. В комнате стоит маленькая печь. Ночью страшно холодно. Значит приходится ее натапливать до отказа, а утром снова холодно. Потом от соломенного мата идет феноменальная пыль – сильно раздражающая горло.
По счастью ген. Баратов переводит штаб в Казвин. Теперь он с Янушкевичем в Тегеране, и я живу в Казвине в европейском доме – Собрании Энзели-Тегеранской дороги. Сюда именно и перейдет числа 20 наш штаб. Ну здесь, конечно, условия совсем иные и несравнимые с Аве. Потом, кроме всего прошедшего, в Аве мне трудно дышать ужасно. Там 6400 ф. высоты и это дает себя чувствовать.
Бумаги мало, продолжаю на других листах.
По приезде 31 декабря в 91/2 ч. ночи в Аве, мне дали немного отдохнуть, а потом мы собрались в столовой штаба для встречи Нового года. Столовая эта устроена просто в кибитке. Но в ней тепло и не дует.
Перед началом ужина, был отслужен краткий молебен с провозглашением многолетия.
Теперь, повторяю, дорогой мой, мне уже много лучше. Человек такое животное – ко всему привыкает.
Но тогда, ночью 31 декабря, после того что мы проехали более 300 верст на автомобиле, то по солнцу, то по снегу со страшным ветром, среди совершенно мне незнакомых людей, встречать Новый год и молиться, слыша слова молебна, было страшно трудно. Много, очень много надо было нравственной силы, чтобы остаться спокойным и не расплакаться, как маленькому ребенку. Пожалуй, первые два дня в поезде и эта встреча Нового года, самые трудные минуты моего изгнания.
Ах, как горячо молились. Боже, как хочется, чтобы 17 год для России был бы светлым и радостным.
Ведь говорят же «Велик Бог земли русской». Он видит всё. Он знает, что кто бы ни сделал это дело (убийство Расп[утина]) эти люди искренно, горячо, страстно любят Россию, свою родину. Люди эти, любя Россию, горячо преданы своему Государю. Ведь такое положение вещей долго продолжаться не могло. Ведь во время такого страшного испытания, такого ужасающего напряжения, каковым является эта война для России, она, наша родина, не могла быть управляема ставленниками по безграмотным запискам какого-то конокрада, грязного и распутного мужика. Пора было очнуться от этого кошмара, пора было увидеть луч чистого света.
Теперь, дорогой друг, должен тебе привести несколько картинок из нашей жизни, и тогда тебе будет вполне ясна вся обстановка.
Много было обедов, и официальных и просто дружеских. За этими обедами всегда говорились речи. Речи эти граничили с политическими. Т. е. другими словами, кто более открыто, кто посдержаннее, радовались известному событию. Конечно, имена не назывались. Причина радости была всегда скрыта (подчеркнуто красным карандашом, вероятно, великим князем Павлом Александровичем. – В.Х., В.О.), но, повторяю, речи эти были почти патриотическими. Мое пребывание здесь всех убедило, – и это видно, – что я замешан в «этом деле».
