Поселок был мертв, только крысы и тощие псы жили в заброшенных фанзах. Всюду валялись груды сырого тряпья.
Люди устали, и господин поручик решил провести в Наньфу целые сутки. Полсотни здоровых чистоплотных парней быстро преобразили поселок. Нашлась и бумага для окон, и рисовый клей, и хворост для лежанок-печей.
После уборки Амакасу отдал приказ – прощупать все землянки и фанзы по соседству с Наньфу.
Посчастливилось только Мияко и Сато. На огородах, в одной из отдаленных землянок, они отыскали огородника. Это был пожилой крестьянин в холщовых штанах и соломенной шляпе. Он оказался достаточно опытным, чтобы не бежать при появлении солдат. На полу его землянки нашли две стреляные гильзы от винтовки Арисака, будто бы занесенные детьми.
Сато присутствовал на допросе. По приказанию господина Амакасу он поставил крестьянина на колени и, обнажив штык, отошел к двери.
Пленник стоял, опустив унылое темное лицо, и бормотал чепуху, которую господин поручик не считал нужным даже записывать.
Он имел наглость считать себя полуяпонцем и утверждать, что родился на острове Тайван от кореянки Киру и приказчика бакалейной лавки, какого-то господина Дзихеи. Поручик едва сдерживал смех, глядя на этого хитроватого и неповоротливого верзилу, подобострастно вытянувшего шею. Кто бы мог подумать, что огородник вырос на островах Ямато! Правда, он без всякого акцента говорил на южнояпонском диалекте, но господин поручик прекрасно знал эти штучки.
Чтобы не затягивать разговора, поручик сразу оборвал его:
– Довольно! Когда ты выехал из Владивостока?
Этот простой вопрос настолько смутил огородника, что он стал заикаться. Срывающимся от волнения голосом он начал объяснять, что приехал из Цуруги пятнадцать лет назад через Сеул и Владивостока не видел ни разу.
Он продолжал бормотать всякие глупости, в то время как поручик, скучая, рассматривал стоптанные, грязные улы[58] пленника.
Большие узловатые ноги крестьянина навели Амакасу на счастливую мысль.
– Разуйтесь, – сказал он почти добродушно.
Еще не понимая, что нужно поручику, пленник покорно снял улы. Ноги его были гладки и кривы, но из этого вовсе не следовало, что родиной пленника был остров Тайван. Известно, что и на материке многие матери прибинтовывают детей к своей спине.
– Покажите пальцы!
Не ожидая ответа, поручик нагнулся и, схватив пленника за щиколотку, рванул ногу вверх. Опрокинутый на спину огородник с испугом наблюдал, как густые брови поручика ползли выше, к жесткому бобрику.
Сняв перчатку, Амакасу прощупал внутреннюю сторону большого и смежного с ним пальца. Поручик действовал наверняка. У каждого сына Ямато, носившего гета, на всю жизнь сохраняются твердые гладкие мозоли – следы креплений, пропущенных между пальцами.
Кожа огородника не имела мозолей.
– Ну? – спросил поручик насмешливо.
Лежа на спине с задранными ногами, пленник пробормотал что-то невнятное насчет пятнадцати лет, проведенных в Маньчжурии.
Кивком головы поручик подозвал Сато.
– У вас хороший почерк, – сказал он, отвернувшись от пленного. – Отыщите лист картона и напишите следующее… – Подумав, он медленно продиктовал: – «Этот человек – шпион, коммунист и обманщик…»
– Господин полковник, клянусь отцом и детьми… – сказал кореец голосом, обесцвеченным страхом.
– «…Погребение воспрещается…» Вы поняли?
– Понял! – бойко сказал Сато и с любопытством уставился на «шпиона».
Вся голова огородника была покрыта частыми выпуклыми каплями росы.
…Кондо штопал перчатки, когда Сато вошел в фанзу и расстелил на полу большой кусок желтого картона.
– Кто он? – спросил Кондо, кивая на окно.
Сато с восхищением сообщил приятелю о находчивости поручика, но, против ожидания, рассказ не произвел впечатления на простодушного Кондо.
– Значит, все, кто не носит гета, шпионы? – спросил он, перекусывая нитку.
– …Но он действительно врет…
– А кто здесь не врет?
– Ну, знаешь… – заметил Сато, недовольный равнодушием приятеля. – Я повторяю: пальцы у него совершенно гладкие…
– Ты щупал?
– Бака! – сказал Сато, энергично растирая палочку туши. – Это видно по лицу господина поручика…
– Са-а[59]… Тогда почему ты не пошел в гадальщики?
Не отвечая, Сато начал выводить знак «человек». Желая блеснуть почерком, он старался вовсю. Это удавалось. Учитель каллиграфии, столько раз щелкавший Сато по пальцам своей короткой линейкой, был бы теперь доволен этими выразительными, энергичными знаками. Здесь были линии, похожие на обугленный бамбук и на следы комет, изящно округленные и короткие, жесткие, с рваными концами, точно у художника не хватало терпения вести плавно кисть.
Даже Кондо залюбовался работой Сато.
– Это можно повесить на стену, – сказал он одобрительно.
Следующим был весьма трудный знак: «шпион», который, как известно, состоит из двадцати девяти черт. Когда Сато, набрав тушь, медленно выводил изогнутую линию, за окном раздался выстрел. Кисть дрогнула, клякса расползлась на картоне, испортив прекрасный знак.
– Он толкнул тебя под руку, – заметил Кондо злорадно.
– Кто?
– Огородник… Значит, ты был неправ.
Сато с тревогой уставился на кляксу, медленно расползавшуюся по картону. Странно, что выстрел раздался, как раз когда он выводил знак «шпион».
За неряшливость Сато получил от господина поручика замечание. А когда солдат прикреплял позорную надпись к трупу, лежавшему на боку среди жесткой травы, ему показалось, что огородник злорадно улыбается.
В наказание за дерзость Сато с размаху ударил «шпиона» ботинком в лицо.
Глава восьмая
С тех пор как усталый и торжествующий Корж привел на заставу шпиона, прошел ровно год.
Были за это время события поважнее, чем сумасшедшая погоня за медведями.
…Летом возле колодца Корж задержал побирушку с чумными ампулами, запеченными в хлеб.
…Илька полезла за белкой в дупло и нашла пачку харбинских листовок.
…С помощью Рекса накрыли за работой подпольную радиостанцию.
…Выследили и забросали гранатами банду есаула Азарова.
Но стоило Белику высунуться из кухни во время обеда и показать куцый медвежий хвост, как обедающие разражались хохотом.
У всех в памяти была свежа карикатура на Коржа в отрядной газете, где медведь и боец были изображены на беговой дорожке дружно рвущими ленточку.
Сам Корж посмеивался, вспоминая полную шорохов ночь, сапоги с музыкой и зеленую дудочку тракториста. Разве пришло бы тогда в голову прощупать рыжего пса, бежавшего рядом с корейцем?
