– Что говоришь? – не разобрал старый есаул. – На каком паркете?
Майор отшатнулся от него.
Все повернулись в их сторону. Хозяин хаты подошел к каганцу, подтянул фитиль. Желтое пламя, выбросив грязное облачко копоти, разгорелось ярче.
– Если ждать дальше, то бунтовщики несомненно получат поддержку и от донцов, и от крепостных, – снова заговорил Пузыревский. – Вам, должно быть, известно, что с восшествием на престол его императорского величества Павла Петровича злые языки пустили слух, что крепостным выйдет воля. И ныне во многих губерниях снова волнения начались. Наша задача – не дать бунтовщикам соединиться. А коли выйдут бунтовщики на Волгу, вокруг них объединятся все малые шайки – и не миновать тогда второй пугачевщины. Государь нам этого не простит.
Пузыревский обвел их мутными глазами.
– Думайте не думайте, а идти к бунтовщикам придется. И если вы боитесь, то я сам пойду.
Всю ночь перед поездкой в казацкий стан Пузыревский не смыкал глаз. Буйная вольница, которая не раз потрясала устои царства российского, вновь взволновалась. И ему через несколько часов предстоит увидеть этих бунтарей. Как встретят они его? А может… Пузыревский старался отогнать от себя непрошеную мысль.
Ну… ну а если ему удастся обезглавить восстание – тогда обеспечен и генеральский чин, и орден. Стоит рисковать!
На рассвете он забылся в беспокойном сне…
В лагерь отправился вдвоем с протоиереем. Когда они подъехали к проходу меж возами, дорогу им загородил здоровенный детина. Ухватив коня за повод, он сумрачно взглянул на полковника.
– Куда прешь?
Пузыревский сквозь зубы ответил:
– Нужно видеть вожаков ваших. – И, глядя на хмурые лица подошедших казаков, добавил: – Из Петербурга я, от его императорского величества…
– Никита! – крикнул казак. – Этот ахвицер Дикуна спрашивает.
Собакарь окинул приехавших недобрым взглядом:
– А ты, батя, чего приперся? – спросил он протоиерея. – Панихиды нам пока не требуется! – Собакарь еще раз хмуро посмотрел на полковника. – Ну, раз приехали, то поняйте за мной.
Кони двигались медленно. Множество костров с подвешенными казанами горели по всему лагерю. Проезжая, Пузыревский обратил внимание на оружие черноморцев: пики, сабли, у многих за кушаками пистолеты. Почти у каждого казака мушкет или пищаль.
Одни смотрели на проезжающего офицера равнодушно, другие – с неприкрытой ненавистью. Зато на протоиерея Порохню все глядели с откровенным любопытством.
Из парусиновой палатки, откинув полог, вышел невысокого роста толстый казак.
– Глянь, Федор, – позвал он, – сам святой отец к нам пожаловал!.. Благословляй, отче, грешников, отпускай грехи!
На зов вышел худощавый, широкоплечий казак.
– И кому ты, Ефим, так обрадовался? – увидев полковника и протоиерея, он удивленно спросил: – А вас зачем нечистый принес?
Пузыревский соскочил с коня.
– Дикун?
Федор недружелюбно ответил:
– Он самый.
– Хочу поговорить с вами.
Федор посмотрел на Полового и, отодвинув полог, бросил:
– Проходите!
По-татарски подогнув ноги, Дикун присел, жестом указав на свободное место напротив.
– Я прибыл к вам по именному повелению его императорского величества. – Пузыревский сделал паузу, всматриваясь, какое впечатление произвели на окружающих его слова. Лица казаков были непроницаемы.
– В Петербурге стало известно, что вас, черноморских казаков, притесняют ваши старшины. Государь послал меня, чтобы выяснить все и доложить ему. Но… – тут Пузыревский сделал ударение, – вы начали самовольничать, затеяли смуту…
– Экий ты, полковник, быстрый, – перебил его Дикун. – О какой ты смуте речь ведешь? Терпенью нашему конец пришел!
Казаки закивали:
– Так, так…
Дождавшись, пока они успокоятся, Пузыревский продолжал:
– Государь все знает о ваших врагах, он печется о вас.
Протоиерей, разгладив бороду, поддакнул.
– Мы с батюшкой поспешили к вам, чтобы предостеречь вас от дальнейших опрометчивых шагов. О своих обидах вам надо рассказать его императорскому величеству. Пошлите вы своих депутатов в Петербург. Государь выслушает их и примерно накажет ваших обидчиков. А я, со своей стороны, отпишу о всех злоупотреблениях старшин и пошлю это письмо со своим адъютантом. Он поедет с вашими депутатами.
Глаза Федора скользили по лицам товарищей. Осип, рядом Собакарь – смотрит угрюмо, недоверчиво. За ним Ефим и другие. Все сидели молча. Видно было, речь полковника произвела на них впечатление.
– Ну что ж молчите, побратимы? – нарушил молчание Дикун.
– А может, послать жалобщиков? – несмело проговорил Половой.
– Попробовать можно, – поддержал его Осип.
– Кто его знает? – попытался возразить Собакарь.
– Шось не верю я пану полковнику, – сказавший казак недружелюбно взглянул на Пузыревского.
– Я тоже так думаю, – поддержал его другой казак. – Нам богато шо обещали.
– Чего тут думать, – подали голоса несколько казаков, – надобно скликать круг та выбирать послов. Совет правильный. Об этом царе слух идет, что он руку бедноты держит.
Митрий промолчал.
– Ну что ж, я как вы, – согласился Федор. – Давайте круг скликать, что казаки скажут, на том и порешим.
Пузыревский удивился, с какой доверчивостью казаки восприняли его предложение. Он даже ощутил что-то похожее на угрызения нечистой совести. Но это чувство было мимолетным.
Через короткое время собрался круг. Все затихли, когда в середину его прошли Дикун и приезжие.
– Славное товариство! – во весь голос заговорил Федор. – Грабили, обирали нас старшины, семь шкур с нас драли…
Обветренные седоусые и безусые лица, море чубатых и бритых голов. Вся сила черноморского войска собралась сюда, на берег Кубани.
А Дикун все говорил:
– Мало что нас притесняли да грабили. Нам еще и атаманов стали назначать! Котляревский! Чем он, бисов сын, себе славу заслужил? В каких битвах?
– Он и пороху не нюхал! – выкрикнули из толпы.
Половой насмешливо вставил:
– У Котляревского заместо ружья перо гусиное…
– Для старшин Котляревский свой брат, – продолжал Федор, – он, такой-сякой, их руку держит.
– Не суди, да и сам судим не будешь, – раскатисто пробасил Порохня. – Бог, он все видит, все слышит!..
– А ты, батя, не усовещай! – перебил его Ефим. – Голый, што святой, не боится лиха. Ты б лучше то же самое казал Котляревскому та старшинам.
