Бабы есть бабы, всплакнули от жалости, мужики стояли молча, курили махорку, по всему было видно: убийство мало их опечалило. Впрочем, Костюшко за годы, проведенные им в этом глухом уголке, стали уважать, хотя пришлых, казаки не признавали. И не уважали власть, грабившую их, и подчинившую террором, а Гаврила Модестович являлся представителем этой власти, поэтому к нему при всем уважении относились настороженно, с опаской.
Прискакал Назар и, как лицо, облеченное все той же властью, зашел в хату. Трупы еще лежали на тех местах, где живых застали пули. В углу сидел Бершак, обнаженный по пояс, плечо ему перевязали. Назар по опыту определил, что стреляли через окно и с близкого расстояния. Стол стоял, у раскрытого окна, и, чтобы попасть в Костюшко, сидевшего вплотную к стене и не видимого с улицы, надо было подойти очень близко с противоположной стороны окна.
Мясищева пуля застала, когда он находился у двери. Но чтобы выстрелить, убийце следовало перебежать на другую сторону окна, в этом случае его увидел бы Костюшко. Значит, первого застрелили Гаврилу Модестовича, вторым Мясищева. Назар прислушался к показаниям Бершака:
– Я же рассказывал... Плавал в Кубани, недолго плавал. Назад шел не спеша, услышал первый выстрел и побежал, я уже был недалеко. Второй выстрел раздался почти сразу после небольшой паузы. Я заметил мужчину у окна, крикнул «стой». Он побежал к забору, я – чтобы перехватить его – вдоль плетня. Еще раз крикнул «стой», тогда он в меня выстрелил. Но не попал, только зацепил. Я схватился за плечо и согнулся, спрятавшись за плетнем. Стрелявший, видимо, подумал, что и меня застрелил, ведь было темно. Он перемахнул через плетень, но у меня не было оружия.
– Выстрелы сделаны весьма точно, – сказал следователь. – Стрелял опытный человек.
Следователь, возраст которого был трудно определить, потому что на вид ему было за полтинник, а его энергичность соответствовала тридцати годам, выглянул в окно, осмотрел землю внизу и повернулся к Бершаку:
– Значит, вы не разглядели убийцу?
– Не разглядел, – сказал тот. – Но мне кажется, он из местных.
– Почему вам так показалось?
– Что-то знакомое было в его фигуре... – вспоминал Бершак. – Высокий... выше меня... широк в плечах... волосы вихрами... ловкий... Он ведь перемахнул через забор одним махом.
– Неплохо, – сказал следователь. – Вы отлично видите в темноте.
– Но это все, что я запомнил. Лица я не видел.
– Раз фигура вам показалась знакомой, вы должны примерно вычислить, кто это мог быть.
– Слишком быстро все случилось... – покачал головой Бершак, не решаясь кого бы то ни было оклеветать.
– А вы вспоминайте, мы не торопимся. Пусть будут три, пять подозреваемых, мы разберемся.
– Да нечего мне вспоминать! – раскипятился Бершак. – Говорю же: темно было! Ночь звездная, вот и все! Кое-что видать, а в общем темень.
– Но фигуру вы описали достаточно подробно, – возразил следователь.
– Потому что я в нескольких шагах был, когда он перемахивал забор.
– Стало быть, он легко перепрыгнул... – рассуждал следователь. – Значится, это молодой человек.
– Да уж не старый, – фыркнул Бершак, который чертовски устал, что угадывалось по его лицу, сонным глазам и позе. К тому же он постоянно морщился от боли.
– А что до этого здесь было? – наконец поинтересовался следователь. – На столе четыре рюмки. Кто-то был с вами?
– Ну, я был, – сказал Назар. – Мы с Бершаком вышли вместе, я на свой хутор пешком отправился, а он к Кубани.
– Стало быть, вы засиделись допоздна, – сделал вывод следователь. – А что делали, кроме того, что пили?
– Разговаривали, – ответил Назар. – А пили мало.
– Ссорились? – допытывался следователь.
– Спорили, – вступил в диалог Бершак. – И спорили Костюшко с Мясищевым. Назар больше молчал, я тоже не люблю дискуссий, дело люблю.
Костюшко и Мясищева мужики погрузили на телегу, чтобы перевезти в станицу, накрыли тела покрывалом, которое сняли с кровати. В это время молодой милиционер осматривал место у плетня, где примерно его перепрыгнул убийца. Он раздвигал руками бурьян, выросший после смерти хозяйки, и наподобие ищейки опускал голову, будто землю нюхал. Вдруг он позвал следователя, тот подошел, они пошептались.
– Кто Яуров? – подходя к телеге, спросил следователь.
– Ну я, – выступил вперед Назар.
– Это ваш револьвер?
Назар премного изумился, увидев в руке следователя свой наградной револьвер системы «наган». На нем была табличка с гравировкой «Н. Яурову за храбрость». Револьверами награждали лучших бойцов Красной Армии.
– Мой, – не стал отрицать Назар.
– Вы поедете с нами.
– Товарищ следователь, это недоразумение, – вступился за Назара Бершак. – Он не мог... Зачем ему? Никаких причин у него не было.
– Но улика есть, – спокойно сказал следователь. – И если пули выпущены из этого револьвера, то товарищу Яурову предстоит объяснить, как он попал в руки убийцы. К тому же приметы сходны...
– Назара я бы узнал, – горячился Бершак. – Темнота мне не помешала бы.
– Разберемся, – равнодушно бросил следователь.
Назару пришлось сесть на телегу между ног трупов, он понимал, что оправдываться бесполезно, только попросил Бершака:
– Моим сообщи. Скажи, я не стрелял.
13. Наши дни. Не все нищие – нищие.
В бокал пива он налил немного водки, выпил половину и остановил глаза на Ренате, потом на Сергее. Взгляд у него был открытый, но, вместе с тем и дерзкий, однако не наглый, скорее острый, пронизывающий. Кафе под открытым небом в переулке показалось троице удобным местом: здесь можно было спокойно поговорить.
– Тебя как зовут? – спросил Сергей.
– Тоже Леха. (Сергей приподнял одну бровь, мол, не понял). Все мы Лехи, в общем-то, лохи. Нас так и зовут – Алехи. Только тот Леха был Алексеем, а я Федор, но разницы между нами нет.
– Непонятно говоришь, – высказался Ренат.
– А и не надо понимать, – закуривая, сказал Федор. – Что вы хотите знать?
– Как найти Алексея?
– На кладбище.
– Его точка теперь там?
– Угу, – кивнул Федор, взяв бокал. – Вечная.
– То есть?.. – насторожился Сергей.
– А то и есть: месяца не прошло, как закопали там Алешку. – Федор отпил из бокала, аккуратно поставил его, затянулся сигаретой. – Убили его. Застрелили. Как собаку.
