По сути, командующий округом отдавал этот приказ не зная ни расположения сил Кубано-Черноморской армии, не имея даже уверенности, что эти приказы до Кубани доходят вообще (а они и не доходили). Более того, даже заботиться о поддержании связи с Царицыным Калнин должен был сам – «периодической посылкой своих донесений самолетом, с которым будут пересылаться распоряжения и указания военрука». Этот пункт приказа уже нельзя охарактеризовать иначе чем проявление вопиющей безответственности, умывая руки, Снесарев и штаб округа постарались свалить с себя наиболее тяжелую задачу, заведомо понимая, что сама собой она не решится.
Именно военрук СКВО был обязан приложить все усилия к установлению надежной связи с Северным Кавказом и Кубанью, именно он должен был затребовать у Центра для этого самолеты, а также озаботиться доставкой Калнину работающей радиостанции. Но о последнем никто даже не подумал. В итоге именно отсутствие надежной связи стало причиной гибели сильнейшей по численному составу армии Советской республики. «Потому что в кузнице не было гвоздя…»
Как и следовало ожидать, сосредоточение сил затянулось и наступление так и не началось. В конце концов Сталин, объединившись с Ворошиловым, по своей инициативе 13 или 14 июля отправились на бронепоезде Матерна в Ремонтную. Сложившееся у них мнение о ситуации резко контрастировала с мнением Снесарева: они считали, что боеприпасов в войсках достаточно, боеспособность их вполне удовлетворительна, а численность сил (12 000 бойцов) вполне гарантирует успех наступления. «Ввиду этого я с Зединым и Ворошиловым решили предпринять некоторые шаги вразрез с распоряжениями Снесарева. Наше решение уже проводится в жизнь и дорога в скором времени будет очищена, ибо снаряды и патроны имеются, а войска хотят драться» – докладывал Сталин в Москву вечером 16 июля.
В этом письме Сталин прямо возлагал на Снесарева ответственность за отсутствие успеха на Тихорецком направлении: «Если линия до сих пор не прочищена – между прочим, потому и даже главным образом потому, что Снесарев тормозил дело». Сталин просил Ленина снять Снесарева с должности, поскольку тот «не в силах, не может, неспособен или не хочет вести войну с контрреволюцией, со своими земляками – казаками. Может быть, он и хорош в войне с немцами, но в войне с контрреволюцией он – серьезный тормоз».
Заметим, что обвинений в измене здесь нет и вообще формулировку Иосиф Виссарионович выбрал достаточно мягкую, с подтекстом: военрук не хочет воевать с белыми и его, в принципе, можно понять, поэтому лучше не заставлять бывшего генерала заниматься такими вещами.
Однако и вмешательство в свои полномочия, и настолько откровенно выраженное недоверие со стороны подчиненного не могли не взбесить Снесарева, отсюда и приведенная нами выше оценка полководческих качеств Ворошилова из доклада Высшему военному совету 21 июля. Обратим внимание: сформулированных претензий Снесарева к Ворошилову две. Во-первых, Климент Ефремович потребовал дать отдых своим войскам (действительно уставшим после трехнедельных боев на плацдарме у Нижне-Чирской и ударного строительства моста через Дон), а затем уладил вопрос смены частей Царицынского гарнизона напрямую с их командованием, через голову штаба округа. Решение, надо признать, оптимальное, но с грубым нарушением субординации. Во-вторых, Ворошилов прибыл в Царицын с фронта, не уведомив об этом штаб округа и не назвав штабу своего заместителя. Претензия, честно говоря, несколько странная: приказы вышестоящего руководства отдаются части или соединению, а не конкретному человеку, и поступают через штаб. Чтобы получать распоряжения от командования, начальнику соединения достаточно держать связь со своим штабом или оставить заместителя, но вовсе не обязательно информировать высшее руководство о каждом своем шаге или чихе, это сделают замещающие его люди в штабе, когда такое потребуется. Тем более что летом 1918 года управление войсками в значительной мере держалось на личной харизме, авторитет командира сплошь и рядом поддерживался не письменным приказом, а личным присутствием. А если бы Ворошилов был ранен, убит; наконец, оказался бы отрезан от связи вследствие непредвиденных обстоятельств, это тоже означало бы, что он «недостаточно проникнут долгом службы»?
Объяснение недовольству Снесарева дает указанная им дата – 13 июля. В этот день Ворошилов прибыл в Царицын, чтобы вместе со Сталиным на бронепоезде отправиться для осмотра Гашуньского участка. И вот это действительно являлось нарушением субординации, ибо руководителем Ворошилова являлся Снесарев. По военной линии. Но по линии государственно-политической Ворошилов предпочитал считать своим руководителем Сталина. Наконец, имелся чисто формальный момент: участок до Гашуни включительно находился в ведении Ворошилова, поэтому для появления здесь он имел законные основания. И лишь дальнейшая поездка к Котельниково и Ремонтную выходила за пределы его полномочий как командующего Царицынским фронтом.
Честно говоря, в данном случае можно понять обоих: Снесарев и Ворошилов просто мыслили разными категориями и расставляли разные приоритеты. Безусловно, Андрей Евгеньевич обладал немалым опытом – и боевым, и штабным. Однако Ворошилов тоже проявил личную храбрость, показал себя незаурядным лидером, а главное – именно он привел в Царицын 30-тысячную армию. Наконец, в условиях лета 1918 года управляемость войск зависела от личности командира и умения его подчинить себе людей, способности заставить их выполнять приказания не своим чином, а исключительно личным авторитетом. И здесь Ворошилов, как мы убедились, показал себя куда более эффективным руководителем, нежели Снесарев.
Не удивительно, что Климент Ефремович считал себя стоящим выше «военспеца» и был по-своему прав. Он не мог взять в толк, почему имел право ехать только до Гашуни, а не дальше, если руководствовался исключительно интересами дела (в том числе и необходимостью осмотреть место будущего наступления). Отношение, выраженное в приведенном выше письме, Ворошилов не мог воспринять иначе, чем оскорбление. Словом, нашла коса на камень…
Оценивая результаты действий Сталина, мы не можем обойти вниманием статью доктора исторических наук, профессора Ростовского университета А. Козлова «Царицынский опыт»[288], тем более, что эта единственная за последние полвека работа, посвященная оценке действий Сталина в Царицыне в 1918 году.
«Сталин… отменил распоряжения военрука Снесарева и вопреки его плану 16 июля развернул операции на гашунском участке фронта… Однако неподготовленное наступление по двум расходящимся направлениям – к западу и югу от Царицына – закончилось неудачей. Оказалась нарушенной устойчивость обороны советских войск. На правом фланге они были отброшены далеко на восток и потеряли железнодорожную линию между Поворином и Логом».
Трудно представить, как в столь небольшом фрагменте текста можно уложить столько ошибок и неверных утверждений. Мы видели, что Сталин не отменял приказа Снесарева о наступлении на юге – напротив, он приложил все усилия, чтобы его ускорить[289]. Более того, приказом № 10 от 16 июля Снесарев подтвердил указание войскам группы Болоцкого наступать на Великокняжескую. К действиям же на западе (точнее, северо-западе) от Царицына, на Хоперском фронте, ни Сталин, ни Ворошилов никакого отношения не имели, а наступление здесь должно было вестись по тому же приказу Снесарева от 16 июля, которым командующему Усть-Медведицким фронтом Ф. К. Миронову предписывалось оттеснить противника за реку Дон на участке от устья реки Хопер до устья реки Песковатка.
